Сом был горький и потомственный пьяница, это так, но если он говорил "дурак ты будешь, если не ..." то всегда оказывался прав. И я, прервав ответственный процесс зачатия ребенка, уехал в Старый Оскол. Как не уехать, когда тебе какая-то Анастасия Синичкина завещана? Да и письмо странным было... Я не имею в виду содержания. Едва взял его в руки, так сразу чужим себе стал, как будто прикупил меня кто-то.
* * *
Квартира Сома находилась в старом, но чистеньком кирпичном доме на втором этаже. Дверь открыла более чем симпатичная стройная девушка лет двадцати пяти – двадцати семи. Увидев ее, я застыл в изумлении – воображение рисовало мне подругу Сома в виде испитой женщины неопределенного возраста с синяками всех стадий развития, с убийственным перегаром в лицо и убогим по содержанию матом.
А тут такое нежное создание... Мягкие русые волосы до плеч, пронзительные темно-карие очи, чувственные нежные губки бантиком, голубая открытая кофточка, пупочек исключительной красоты, маленькая алая родинка над правой грудью... Глаза, правда, очень уж взрослыми порою казались. В детских домах такие делают.
– Меня зовут Анастасией, – представилась девушка. – Саша Никитин снимал у меня комнату...
Я смотрел на нее, зачарованный, смотрел и думал: "Нет, все-таки восточная кровь во мне чувствуется – красивые женщины утюгом обжигают... Гарем не гарем, а три-четыре, ну, две любимые женщины были бы мне в самый раз. Ольга и эта Синичкина. Ну, как без такой вот женщины в биографии можно считать жизнь удавшейся?"
Анастасия прочитала мои мысли. Прочитала и улыбнулась, как улыбаются истинные женщины понравившемуся мужчине. И ввела меня в чистенькую квартирку, показала ее, в том числе и спальню, в коей я почему-то начал сбивчиво рассказывать, чем мы с Ольгой, то есть с законной женой, в последнее время занимаемся.
Нет, далеко мне, конечно, до агента национальной безопасности, не говоря уж о Джеймсе Бонде. Они на моем месте затылок бы не чесали. Сгребли бы девушку в охапку и в кровать!
Закончили мы экскурсию на кухне у обеденного стола. На краешке его, на сложенной вчетверо газете "Комсомольская правда", стояли трикони[8].
– Это вам, – улыбаясь, указала на них хозяйка.
– Сейчас я себе кажусь идиотом, вам, наверное, тоже? – пробормотал я, взяв в руки правый ботинок.
– Да как вам сказать... – протянула девушка. – Все зависит от дальнейших ваших поступков. Там пиво в холодильнике, будете?
И, поискав что-то в моих глазах, спросила, чуть ли не со слезой в голосе:
