— Да мне все равно, что там у вас. Я спать хочу…
Раздалось несколько голосов, выражавших одобрение.
Капли холодного пота выступили на верхней губе и на лбу у Дэвон, когда она слушала этот обмен любезностями. Дрожь ужаса прошла по всему телу — от пяток, выше, выше — до самой макушки. В горле застрял дикий вопль, она едва-едва сдерживала его. Она крепко сжала руки в кулачки так, что ногти врезались в ладони. Боль на какое-то время отогнала страх. Дэвон судорожно вздохнула. Надо держаться. Нельзя поддаваться эмоциям — иначе в этом аду не выжить!
— Иди-ка сюда, дорогуша. Здесь у меня есть местечко для тебя, — произнес кто-то почти нежно, похлопав Дэвон по ноге. — Давай-ка, устраивайся, старушка Агги о тебе позаботится. Я не дам Альме или Мозель приставать к тебе. С Агги ты будешь в безопасности.
Да-да, малышка.
— Агги, оставь цыпленка в покое пока, — прогремел из темноты голос Монахини. — Дай ей время освоиться. Потом, если она захочет тебя побаловать, сколько угодно пользуйся.
Дэвон отступила обратно к двери. Ее кандалы при каждом движении мрачно звенели, так что всем сокамерницам было ясно, куда она направляется.
— Бесполезно, милашка! Стража не услышит, а даже если и услышит, не придет. Привыкай к нам, — дала ей Мозель бесплатный совет со своего места на грязном полу.
Дэвон медленно опустилась на солому. Уселась, обхватив руками колени. Тщетно вглядывалась в темноту, пытаясь увидеть кого-нибудь из сокамерниц. Нет, даже контуров фигур не видно. Только мирные звуки от дыхания спящих, да время от времени — ругательство, храп или стон во сне говорили ей, что она не одна.
Ближе к рассвету усталость взяла свое, и она, уронив голову на колени, заснула беспокойным, тревожным сном. Последняя ее мысль наяву была о бабушке, Хиггинсе и Уинклере: это ее семья. Она их больше не увидит на этом свете. Несколько слезинок скатились у нее по щекам. Она плакала во сне. Слезинки бесследно исчезли в ткани ее брюк, как и ее надежды на будущее.
С посеревшим лицом Уинклер стоял перед Хиггинсом. Дрожащей рукой он провел по своим спутанным волосам, голос его дрожал, когда он попытался поведать Хиггинсу то, чему был свидетелем.
— Они ее отправили в Ньюгейт. Я ничего не мог сделать.
Хиггинс рухнул на стул. Он был близок к отчаянию.
— Я ей говорил, что это рано или поздно случится, но она меня не слушала. Даже тебя сегодня не захватила. Вот вся она в этом…
Хиггинс запрокинул голову, борясь со слезами, которые уже застилали ему глаза. Он бессильно опустил кулаки на колени.
