Как-то раз вечером мы сидели на ступеньках крыльца и глядели на звезды. Еще раньше пришелец показал мне свою родную планету, а может быть одну из планет, которую он посетил, — не знаю. Все, что я уловил тогда, состояло из каких-то смутных образов. Одно место казалось горячим и красным, другое — холодным и голубым. Было еще одно, третье. Окрашенное во все цвета радуги, оно вызывало в душе спокойное, чуть радостное чувство, словно там веял нежный, прохладный ветерок, журчали фонтаны и в легком сумраке пели птицы.
Мы уже долго сидели на крыльце, когда вдруг мои гость положил свою ветку на мое плечо и мысленно показал какое-то растеньице. Должно быть, ему приходилось делать значительные усилия, чтобы дать мне его визуальное изображение, ибо картина была четкой и ясной. Растеньице было тощим и поникшим и выглядело, если такое возможно, еще более печальным и грустным, чем мое, когда оно впадало в печаль. Я проникся жалостью, и тогда мой гость начал думать о доброте, а когда он думает о таких вещах, как доброта и печаль, благодарность и счастье, то прямо изливается ими.
Пришелец вызвал во мне столько возвышенных, благородных мыслей, что я боялся, что меня разорвет на части.
И пока я сидел на крыльце, размышляя об этом, то мысленно увидел, как бедное растеньице начало понемногу оживать и расти, а потом расцвело и превратилось в самый красивый цветок, который мне только доводилось когда-либо видеть. Семена созрели, и растеньице рассыпало их. Мгновенно из семян проросли совсем маленькие растеньица, тоже полные жизни.
Несколько дней я ходил сам не свой под впечатлением виденного, спрашивая себя, уж не схожу ли с ума. Я пробовал избавиться от этого наваждения, но не мог — картина навела меня на одну идею, и единственный способ, каким я мог избавиться от нее, это проверить ее правильность на практике.
Возле сарая с инструментом росла желтая роза — самая печальная и жалкая из всех роз в городе. Зачем она год за годом цеплялась за жизнь, я не мог понять. Она росла там, когда я еще был мальчишкой. Единственная причина, почему ее давным-давно не выбросили, заключалась в том, что никому не нужен был тот клочок земли, на котором она росла.
Я решил, что если какое-то растение нуждается в моральной помощи, так это желтая роза.
Итак, я тайком, чтобы пришелец меня не заметил, пробрался к сараю и встал перед розой. Я начал думать о ней добрые мысли, хотя одному Богу известно, как трудно думать доброжелательно о таком жалком кустике. Я чувствовал себя дураком и надеялся, что никто из моих соседей не увидит моих упражнений, но продолжал свое. Кажется, на первый раз я достиг немногого, но раз за разом возвращался к розе. Примерно через неделю я дошел до того, что в самом деле полюбил этот цветок.
