– Ну же, походи немного со мной, а Меган пока приготовит свивальники для твоего дитяти, – предложила она. Моргейна подняла взгляд: смотрела она точно дикий зверек, что, запутавшись в силках, безропотно ждет, чтобы рука охотника перерезала ему горло.
– Тетя, это надолго?
– Ну, полно, полно, незачем опережать события, – ласково проговорила Моргауза. – Если хочешь, думай, что схватки у тебя длятся уже почти что целый день, так что теперь дело пойдет быстрее. – Но про себя подумала:
Тяжко ей придется; она такая крохотная, и ребенок у нее нежеланный; верно, впереди у нее – долгая, мучительная ночь…»
Но тут Моргауза вспомнила, что гостья обладает Зрением, так что лгать ей бесполезно. Она потрепала племянницу по бледной щеке.
– Ничего, дитя, мы о тебе позаботимся, как должно. С первым ребенком оно всегда непросто – вот ни за что не хотят они покидать уютное гнездышко, – но мы сделаем все, что в наших силах. А кошку в комнату принесли?
– Кошку? Да, кошка здесь, но зачем, тетя?
– Да потому, малышка, что, если тебе доводилось видеть, как кошка котится, ты знаешь: кошки производят на свет малышей, мурлыкая, а не крича от боли, и, может статься, присутствие кошки, которая наслаждается родами, умерит и твою боль, – объяснила Моргауза, поглаживая пушистую зверюшку. – Это такая разновидность родильной магии; пожалуй, на Авалоне о ней не знают. Да, теперь можешь присесть: отдохни малость, подержи на коленях кошку. – В течение недолгой передышки Моргейна гладила мягкую шерстку, но вот она опять согнулась вдвое от резкой судороги, Моргауза заставила племянницу встать, и та вновь принялась расхаживать взад-вперед по комнате.
– Пока можешь терпеть, ходи: так оно быстрее получится, – наставляла она.
– Я так устала, так устала… – простонала Моргейна.
«Прежде чем все закончится, ты еще не так устанешь «, – подумала про себя Моргауза, но вслух не сказала ничего: лишь подошла и обняла молодую женщину за плечи.
– Вот. Обопрись на меня, дитя…
– Ты так похожа на мою мать… – проговорила Моргейна, прижимаясь к Моргаузе; лицо молодой женщины исказилось, словно она вот-вот заплачет. – Ах, если бы мама была здесь… – Моргейна закусила губу, словно сожалея о мгновении слабости, и медленно побрела через битком набитую женщинами комнату: туда-сюда, туда-сюда…
Часы ползли медленно. Кто-то из женщин уснул, но на их место заступили другие; прислужницы по очереди ходили с Моргейной взад-вперед, а та, по мере того как шло время, пугалась и бледнела все больше. Солнце взошло, но повитухи так и не разрешили Моргейне лечь на солому, хотя измученная роженица спотыкалась на каждом шагу и с трудом переставляла ноги. То она говорила, что ей холодно, и куталась в теплый меховой плащ, а то отбрасывала его от себя, жалуясь, что вся горит. Снова и снова ее тошнило и рвало; наконец, в желудке ничего уже не осталось, кроме зеленой желчи; но рвота не прекращалась, хотя женщины поили ее горячими травяными настоями, и Моргейна жадно проглатывала дымящуюся жидкость. Но вскоре снова начиналась рвота, и Моргауза, не сводя с родственницы глаз и обдумывая слова Лота, размышляла про себя:» Какая разница, чего она сделает и чего не сделает… Возможно, Моргейне вообще не суждено пережить этих родов «.
