— Мне кажется положение черных безнадежным, — заметил Александр Максимович. — К тому же оба в цейтноте. Не осталось времени на обдумывание ходов. А вы как полагаете? — обратился он к Гусакову.
Иван Тимофеевич молчал, только сопел.
— Ну! — требовательно произнесла Вика и даже толкнула своего пожилого соседа локтем. — Ну же!
— Не понимаю, что тут думать, — размышлял вслух иностранец, — Ведь надо успеть сделать пять ходов. Однако белая пешка неудержимо проходит в королевы.
— В ферзи, — недовольно поправил Гусаков.
— Это даже я вижу, — призналась Вика. — И королю ее не догнать?
Костя Куликов сидел откинувшись на стуле и смотрел куда-то поверх головы противника, который при острой нехватке времени загадочно задумался над очевидным, казалось бы, ходом. Это был очень полный человек с красивыми чертами холеного лица и огненными цыганскими глазами. Из таблички, приколотой к столику, зрители знали, что это мастер Сергей Верейский, партии которого были знакомы Александру Максимовичу по шахматным журналам еще в Канаде.
Вика с трудом сидела на месте.
— Почему он не ходит пешкой? — все спрашивала она.
И противник Кости Куликова наконец сделал ход, щелкнув кнопкой шахматных часов: 35. h4. Вздох облегчения, а может быть, тревоги пронесся по залу. Куликов сразу ответил 35…КрЬЗ и тоже щелкнул кнопкой часов.
— Извините, тут еще покумекать надо, — глубокомысленно заметил Гусаков.
Мастер Верейский небрежно подвинул короля к своей пешке — 36. Kpc1 — и так же небрежно потянулся к часам.
— Ага! — торжествующе процедил сквозь зубы Гусаков. — Страшно стало? Мы своего ферзя с шахом бы поставили. Но…
как это наш Костя доигрался до этакого?
— Ну нет! Позиция еще не труп. Уверен, наш этюдист найдет что-нибудь изобрести.
— Изобрести? — повторил Гусаков и покосился на соседа.
— Посмотрите, извольте посмотреть! — зашептал тот.
Куликов сыграл 36… Кра2.
— Не оставляет его в покое, — заключил Гусаков. — Пешке что противопоставить надо? Известно что — опять же пешку!
— Это справедливо, но мне пока расчет неясен, — усомнился Александр Максимович. — Кажется, белые раньше поставят королеву.
— Ферзя, — раздраженно поправил Гусаков.
— Простите, детская привычка есть вторая натура.
— Первая, — почти огрызнулся Гусаков.
Он нервничал, и Вика ощущала это всем телом. И, может быть, потому сама она не могла совладать с собой, хотя и плоховато разбиралась в происходящем на доске. Да и чего это она так распсиховалась? Кто ей этот длинноволосый юноша? Брат? Сват?
