Он неотрывно смотрел на нее; сначала у Лизетты перехватило дыхание, потом она попыталась высвободить руку, но пальцы Джейка лишь сомкнулись еще сильнее.
Видно, она еще не постигла всех эротических тонкостей, и новый опыт опять лишил ее воли. Так что, когда он выключил душ, она покорно позволила ему завернуть ее в полотенце и неторопливыми движениями промокнуть влагу с ее тела.
Обернув свои бедра тем же полотенцем, Джейк выбрал из множества косметических средств, стоявших на полке, душистый лосьон для тела, вылил немного себе на ладонь и начал медленно втирать его в кожу Лизетты.
Это было не что иное, как возбуждающий, доводящий до исступления массаж. Лизетта впервые в жизни открывала в себе, в своем теле огромные чувственные возможности, и это открытие настолько потрясло ее, что она просто не могла поднять глаза на Джейка.
Когда он убрал на место флакон, она вдруг усомнилась, сможет ли устоять на ногах. В ее теле словно бы не осталось ни одной, даже самой хрупкой, косточки, и он легко, как пушинку, подхватил ее на руки и понес назад в спальню.
Бережно уложив ее на простыни, он опустился рядом, опираясь на локоть, нагнулся и стал опять исследовать губами каждую впадину и выпуклость ее тела. Вот она вновь ощутила дразнящее покусывание ее сосков, ласковые движения его языка на животе и бедрах; он неумолимо прокладывал путь к самой, интимной расщелине, и Лизетта сладострастно изогнулась, открывая желанному гостю свои владения. Потом он покрыл поцелуями ее стройные ноги, колени, лодыжки, как будто не желая оставить у нее на коже ни одного дюйма без своей отметины.
Она хрипло, не своим голосом стонала, впиваясь пальцами в его плечи, умоляя взять ее поскорее и прекратить эту сладкую, утонченную пытку.
На этот раз Джейк уже не сдерживался, не давал ей пощады; в диком экстазе он стремительно овладел ею, явно будучи уверен, что эту его силу, эту виртуозность сексуальных движений она запомнит на всю жизнь. Когда все было кончено, Джейк перекатился на спину, увлекая ее за собой, и прижимал к груди до тех пор, пока судорожное дыхание Лизетты не стало ровным и глубоким.
Она представления не имела, сколько времени проспала, но, когда проснулась, было еще темно. Вначале она не могла понять, что за тяжесть придавила ее к кровати, но потом память ожила, принеся с собой жгучий стыд и раскаяние.
Она лежала неподвижно, и мозг ее терзали воспоминания еще не минувшей ночи. Ясно было одно: она не может здесь дольше оставаться. Ни в своей собственной постели, ни вообще в квартире. Лежать и думать о том, как он проснется утром и вновь захочет ее, было выше сил.
