Майлс почувствовал, как его сердце бешено застучало, а голосовые связки напряглись.
– Подожди-ка секунду, Эйбл, не ругайся. Мне странно одно: ты ведь даже не спросил, почему я это делаю. Видишь, в каком я состоянии, может, через час я вообще умру, но тебе же наплевать – лишь бы шел твой спектакль! Об этой стороне ты подумал?
– О какой еще стороне? Я там был и все слышал: доктор сказал, ты в отличной форме. И что мне сейчас делать? Брать заключение в Медицинской ассоциации?
– Ты думаешь, это просто каприз?
– Не считай меня дураком, Майлс. Пять лет назад ты поступил так с Барроу, после этого сделал то же с Голдсмитом, а в прошлом году – с Хауи Фримэном. Мне ли не знать, ведь так я и заполучил тебя в “Засаду”. Но все это время я считал, что они просто не умели с тобой обращаться, не понимали, чего ты стоишь. Но теперь вижу: они целиком и полностью правы, а я – я погнался за славой. Меня же предупреждали: сначала все пойдет прекрасно, а потом тебе моча в голову ударит – так и произошло. Ты сказал “каприз”, а я называю это по-другому, пусть и грубо, но в самую точку. – Эйбл на секунду умолк, а затем продолжал: Но разница между ними и мной, Майлс, в том, что я не привык рисковать.
Вот почему я и заключил с тобой долгосрочный контракт – до меня ты таких не имел. И, по-твоему, тебе удастся его разорвать? Подумай-ка еще, друг мой.
Майлс кивнул.
– Хорошо, – ответил он хрипло. – Я думаю. И знаешь о чем?
– Все в твоих руках, друг мой.
– Думаю о восьми спектаклях в неделю, Эйбл. Восемь раз в неделю я произношу одни и те же реплики, делаю одни и те же шаги по сцене, строю те же гримасы. И так уже пять месяцев – да ни один твой спектакль в жизни столько не шел, а он может идти еще пять лет! Но сейчас для меня это стало кошмаром: все повторяется и повторяется – и не видно конца. Но тебе наплевать, потому что ТЕБЕ это нравится. Тебе, но не МНЕ. Сижу как в тюрьме – и никакой надежды из нее выбраться. Но вот появилась возможность, и что ты скажешь? Останься – и привыкнешь?
– Тюрьма! – закричал Эйбл. – Да такую тюрьму люди спят и видят!
– Послушай, – продолжал Майлс, решительно наклонившись вперед. Помнишь, сколько раз мы репетировали эту сцену на кухне? Десять, пятнадцать, двадцать? Знаешь, что мне тогда показалось? Что попал прямо в ад, где придется ее играть до бесконечности. Да, так я представляю себе ад, Эйбл: приятненькое местечко, где без конца делаешь одно и то же, и даже с ума не дадут сойти – испортишь им все удовольствие. Видишь? Значит, видишь и мое отношение к “Засаде”.
