— Элиар! — В ее голосе звенели слезы радости и боли. — Элиар!
Превозмогая себя, Ливия изобразила улыбку и протянула одному из солдат несколько денариев.
— Позвольте им поговорить!
Охранник неохотно согласился, и тогда Ливия сказала рабыне:
— Надеюсь, ты найдешь дорогу домой? Давай корзину, я ее донесу.
— Благодарю тебя, госпожа, — отвечала Тарсия, и в ее голосе звучала та неподдельная преданность, которую, равно как искренность сердца, не купишь ни за какие деньги.
Гречанка побежала за своим галлом, они что-то кричали друг другу, а Ливия стояла, провожая их взглядом, — нищих, несвободных, с искалеченной душою людей, которые были рады тому, что им вновь довелось повидаться и даже переброситься парой фраз.
Потом она повернулась и пошла прочь, глубоко задумавшись и позабыв обо всем на свете. Она так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как очутилась на самом краю тротуара. Ее сильно толкнули, и девушка упала бы вниз, прямо под колеса огромной повозки, если б не какой-то мужчина в тоге, схвативший ее за локоть.
— Осторожнее! — воскликнул он, невольно прижав ее к себе.
Ливия молча кивнула, глядя на него словно бы сквозь туман, полумертвая от испуга. Ее колени подгибались, а сердце стучало как бешеное. Потом туман рассеялся, и девушка осознала, что перед нею стоит кто-то знакомый.
В следующую секунду ей чуть вновь не стало дурно, потому что это был… Гай Эмилий Лонг.
— Все хорошо? — спросил он, глядя на нее своими блестящими, темными, словно спелые оливки, глазами.
— Да, — пролепетала Ливия.
— Я заметил тебя в толпе, одну, идущую неведомо куда, и пошел следом, — признался Гай Эмилий.
— Я шла домой, — сказала она.
— Без сопровождения?
— Мне пришлось отпустить рабыню.
— Я провожу тебя, Ливия Альбина, — решительно произнес он. — Девушка не может ходить одна по улицам Рима!
«С почти незнакомым мужчиной — тоже», — подумала Ливия, однако не возразила.
Гай Эмилий отвел девушку от края тротуара и молча взял у нее корзину.
— Я должен извиниться перед тобой, — сказал он после неловкой паузы. — Я был резок с твоим отцом, но тебя не хотел обидеть.
— Ты ничем меня не обидел.
Они пошли по улице, мимо сверкающих от солнца зданий, солнца, казалось, превращавшего булыжники в мрамор, а гравий — в алмазный песок.
— Как ты меня узнал? — удивленно спросила Ливия, преодолевая неловкость.
Он улыбнулся, и словно бы поток света хлынул в душу Ливии, сметая ложные преграды, озаряя каждый потаенный уголок; ее собственный внутренний свет и идущий извне, — в преломлении этих чудесных лучей рождалось некое новое понимание жизни и поступков людей, их мук и сомнений, грез и надежд. Сейчас она не думала и не вспоминала о том, что прежде так возмущало ее в Гае Эмилии: ни о его связи с Амеаной, ни о презрительных фразах, брошенных отцу, ни о насмешливости в разговоре с Сервием Понцианом. Ей просто нравилось идти рядом с ним, а остальное не имело значения.
