– «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий…»
Случайно взглянув на «новый адрес», он едва «не слетел с копыт».
– Ёкарный бабай! Во занесло-то! – вырвалось у нетрезвого прохожего.
Алкоголик долго стоял, разводя руками в разные стороны, и удивленно крутил головой, пытаясь сориентироваться на местности. Затем смачно матюгнулся, развернулся на месте и со словами «Пить, Вася, надо меньше» пошел в обратном направлении.
– «…А в терем тот высокий нет входа никому!»
Тем временем экспресс-осмотр был закончен, и Аркадий отвез довольных супругов восвояси. Боряныч и Любка действительно получили огромное удовольствие от увиденной ими трехкомнатной квартиры. Ну и пусть она была малогабаритной, зато какой ремонт! Какая обстановка! Какой уют! На пьяного Боряныча особое впечатление произвела ванная комната, обклеенная черной плиткой с золотыми каемками. Он даже заявил, что хотел бы спать в такой царской купальне. Аркадий с Митей не ожидали подобного эффекта, а потому решили расслабиться и отметить свой очередной успех в одной из лучших бильярдных Москвы. Кто вообще мог подумать, что обычная мещанская квартира может произвести такое неизгладимое впечатление на поддатую семейную чету?
Глава 27
«Я пропила твое детство…»
В окрестностях Тулы мела метель и стояли жуткие холода. Замерзшая река Упа покрылась огромными сугробами. Со стороны деревни к реке неуверенно двигалась человеческая фигура. Мать Лизы была настолько пьяна, что ее шатало при каждом порыве ветра. Однажды она даже упала, но потом с трудом поднялась и вновь двинулась к полынье. Добравшись до цели и встав на колени возле самой кромки черной воды, женщина сняла с себя платок и тяжело вздохнула. Ее волосы развевались на ветру, покрываясь ледяными снежинками. Женщина подняла голову к небу, закатила глаза и бросилась в воду…
А метель, словно бы немного передохнув, вновь закружила по окрестностям, принялась за свои вертепные танцы, засыпая снегом черную полынью…
Когда Давыдович прочитал предсмертную записку «Прости меня, доченька, за то, что я пропила твое детство», губы его затряслись, а по страшно искаженному лицу бурным потоком полились слезы. Лиза бросилась к старику, выхватила записку из его рук и стремглав выбежала из избы. Давыдович остался один, впрочем, в этом мире он и так уже давным-давно был одинок. Какое-то время старик сидел на табурете не шелохнувшись. Затем достал из заначки початую бутылку водки, взял ее за горлышко и со всей силы ударил об печку.
