– Жарь «Нагаечку!» Только, чур, не жалеть патронов!
Тот «зажарил», и компания хором подхватила:
Нагаечка, нагаечка, нагаечка моя!
Пошла гулять по спинушкам восьмого февраля!..
– Ради бога! – раздался неожиданно визгливый голос.
Все повернули головы и увидали в дверях хозяйку Чижевича – офицерскую вдову.
Глаза ее чуть на лоб не лезли от испуга, а руки в коротких рукавах были сложены как бы для молитвы и тряслись.
– В чем дело, прелестная Евлампия Самсоновна?! – спросил ее Семенов.
– Ради бога! – взмолилась она. – Не надо!.. Не ровен час!.. Дворник!.. Полиция!..
– Ну что вы! Ведь слышали: свобода! Не угодно ли оправдательный документ?! – И Семенов сунул ей под самый нос «Манифест».
Офицерша искоса посмотрела на «Манифест» и недоверчиво процедила:
– Мало ли… «Манифест»… Сегодня свобода, а завтра… пожалуйте ручку – и в участок… Знаете, как у «нас».
Компания так и покатилась со смеху, а Семенов, хлопнув ее по плечу, крикнул:
– Здорово!.. Я то же самое думаю… Только не надо вешать носа! Товарищи! Итак!
Он расправил руки, как капельмейстер, топнул ногой и снова затянул:
Нагаечка, нагаечка, нагаечка моя!
Пошла гулять по спинушкам восьмого февраля!..
Компания подхватила.
Офицерша криво улыбнулась, заткнула уши и скрылась в коридоре…
Иван с Наташей оставили квартиру Чижевича в три часа ночи.
На улице, несмотря на поздний час, было сильное оживление.
Петербуржцам не спалось и не сиделось дома.
Везде, на каждом шагу, только и слышно было: «Свобода, свобода, свобода!»
Иван и Наташа колесили по всем улицам, заговаривали с полицейскими и у «Медведя», вместе с кучкой каких-то людей, качали казачьего офицера.
– Вы теперь наши братья, – приговаривала публика.
– Да-да, – отвечал казак.
Они колесили долго. Иван все время фантазировал, рисовал удивительные перспективы, ожидающие Россию.
Нева под мостом кипела, надувалась и напрягала все силы, чтобы разнести теснящие ее гранитные стены.
Полюбовавшись ею и бросив продолжительный взгляд на Петропавловку, они повернули домой.
Наутро солнце, прятавшееся до сих пор в тумане и дождях, всплыло над городом.
На фасадах домов и заборах рельефно выделялись громадные белые плакаты с объявлением конституции.
– Значит, свобода – не мистификация, – проговорил радостно Иван.
Он кликнул извозчика и велел везти себя к университету.
Извозчик дернул вожжи, и Ивану показалось, что он поплыл по мягкой реке.
Широкая шляпа его была смята и сидела на нем боком, глаза его блестели, и он всем улыбался. И все улыбались ему, так как все были также пьяны от счастья и радости.
