«Думай о том, где ты и зачем ты здесь, — приказал он себе. — Кулбатыр — серьезный враг. Как волк может подкрасться и перерезать всех».
Эта мысль заставила его подобраться. Неслышно ступая, он опять пошел туда, где спали товарищи, потом вернулся к лошадям и снова поднялся на взгорок. И уже ни разу не позволил посторонним мыслям отвлечь себя. Он никогда лицом к лицу не сталкивался с Кулбатыром, даже издали видеть не приходилось. И все-таки он, казалось, очень хорошо знал его. По многочисленным рассказам легко можно было представить себе огромного, до отчаянности смелого и жестокого человека.
Рисуя в воображении портрет Кулбатыра, Киикбай будто нарочно отбрасывал все, что могло быть притягательным в нем. И чем больше он сейчас думал о Кулбатыре, тем настороженней становился. Ему помимо воли казалось: бандит где-то рядом, вот-вот подкрадется и набросится, а он, Киикбай, даже крикнуть не успеет. И пальцы, подрагивая, все крепче и крепче сжимали ремень дробовика.
Но проходило время, и парню делалось стыдно: так поддаваться страху! Он с обидой на себя отгонял тревожные мысли и пытался спокойно рассуждать о том, что произошло накануне.
«Почему Кулбатыр столь жесток и безжалостен? — спрашивал себя Киикбай. — Ведь и Ураз, и Алдаберген были, в общем, хорошими людьми. Если не считать некоторых дурацких выходок Шанау, он тоже неплохой человек. Зачем же стрелял в них Кулбатыр? Или, может, здесь какая-то личная месть? Может, в прошлом между ними была такая вражда, о которой и сегодня они не в силах забыть?»
Киикбай слышал позавчера разговоры возле юрты Алдабергена. Раздираемые любопытством, они с Куспаном переходили от одной группы людей к другой, рассчитывая узнать от аксакалов что-то неожиданное. Порой сами вставляли словцо, направляя разговор в нужную им сторону. Но ничего такого, что открыло бы Кулбатыра как-то по-особенному, разведать так и не удалось.
Уполномоченные, собравшие активистов, сказали, что Кулбатыр — классовый враг. Только... к какому же классу он принадлежит! Если бедняк, почему же нападает на таких же бедняков, как сам? Но ведь и баем его не назовешь, всего-то богатства: конь под ним... Кто же он на самом деле?
Эти наивные мысли занимали его до самого рассвета.
Забрезжившее утро застало его на песчаном холме неподалеку от оврага, где спали товарищи. Он всматривался в начинающее бледнеть небо, с восторгом наблюдал, как, меняя краски, расцветает восток, как, постепенно вытесняя все остальные цвета, горизонт становится темно-красным, как, рассеивая и эту красноту, выкатывается, наконец, сияющий огромный шар солнца.
