По сравнению с этой хреновиной я элегантен и отлично сложен.
– Послушай, Ромео, – сказал я. – Если торопишься, сверни куда-нибудь. Я тут ищу кое-что.
Оно приблизилось и ударило меня снова. Вот, значит, как. Я лег на бок и пнул его задней ногой. Оно вздыбилось, будто я в него выстрелил; отвратительная голова поднялась над водой. Затем она погрузилась обратно, и негодяй перевернулся на спину.
Некоторое время он так и лежал. Я потыкал его ногой.
– Перевернись, грязный урод. – Он даже не попытался. Такой же водоплавающий, как и я. Я его, наверное, убил. Я не хотел. Мне стало нехорошо.
Что со мной такое? На меня напали, и я ответил. Так все животные делают. И эта безмозглая тварь умерла.
Библия проснулась во мне, «кроткие наследуют землю» и все такое. Ну уж нет. Я отбивался оговоркой из псалма: «Враги его будут лизать прах».
Уродец обо что-то стукнулся и перевернулся. Вокруг шеи обмотался длинный хвост. Вот что его убило. Хотя вообще-то никакой разницы.
Зачем нужен хвост, который может тебя погубить? Может, он хватательный, а другой – для баланса? У них общий корень или они совершенно отдельные? В этом дерьме не понять, и я снова перевернул зверя на спину.
Как же я сразу не понял. Длинный хвост начинался вовсе не рядом с сегментированным. Он выходил прямо из кишок. Это не хвост. Это пуповина.
То был не новый отвратительный вид. То был старый отвратительный вид. Человеческий эмбрион. Я его не убивал. Он и не жил никогда.
Первобытное неистовство охватило меня – я единственный раз в жизни столкнулся лицом к лицу с человеком моего размера.
– Если бы ты выжил, ты бы стал, как все. Борная кислота. Мотели. Спреи. Ты бы давил нас, расплющивал, вопил. А ведь мы ни капли не навредили твоему виду с того самого дня, как вы свалились на землю.
Я не сдержался. Я ударил его преогромной раздутой голове. Он отскочил. Я ударил его в живот, потом в грудь, тонкую как щепка. Мне нравилось его бить. Я ударил его в закрытый глаз. Веко порвалось, и нога провалилась в глазную впадину.
Какая мерзость. Я уперся остальными ногами ему в лицо и высвободился.
Покрытый синяками и вмятинами, эмбрион дрейфовал по течению, качая головой, будто извиняясь за всех себе подобных.
Я вылез на следующем акведуке. Луч света вывел меня на улицу.
Как прекрасно вновь оказаться на суше. Автобус обдал меня выхлопными газами. Ну и плевать. Зато я высох. Я шел по бордюру. До дома – всего пять кварталов, сообщил мне знак на перекрестке. Я был так счастлив, что не стал дожидаться сумерек.
