Дело было после обеда, когда она бывала большей частью в дурном расположении духа.
— Если ты настолько вырос, чтобы обманывать, — сказала она, — то, значит, можешь выдержать и побои.
— Но… ведь бьют животных, а я не животное, — пробовал возразить Понч.
Он вспомнил палку, которой били Гарри, и побледнел. А у тёти Розы была уже припасена лёгкая трость в руке за спиной, и она начала хлестать его по спине и по плечам. Это было для него откровением. Затем его заперли в комнате и оставили в одиночестве для раскаяния и выработки нового евангелия жизни.
Тётя Роза может бить его, как захочет. Это было несправедливо и жестоко, не может быть, чтобы папа и мама позволили ей это делать. Хотя тётя Роза как будто намекала на секретные распоряжения, полученные ею. Если это так, то он, конечно, вполне в её власти. Надлежало быть осторожным в будущем, чтобы умилостивить тётю Розу. Хотя опять-таки это очень нелегко, потому что даже в тех случаях, когда он не был ни в чем виноват, его обвиняли, что он «выставляется напоказ». Так выставлялся он перед гостями, которых осаждал разными вопросами о драконе, мече, волшебной колеснице и тому подобных предметах, представляющих для него высший интерес в настоящей жизни. Очевидно, от тёти Розы никак не убережёшься.
На этом пункте размышлений в комнату вошёл Гарри, остановился в отдалении и смотрел с отвращением на Понча, скорчившегося в углу.
— Ты лгун, маленький лгун, — сказал Гарри, выговаривая эти слова с видимым удовольствием. — И ты должен пить чай здесь, потому что мы не хотим разговаривать с тобой. И с Юди ты не будешь разговаривать, пока мама не позволит тебе. Ты испортишь её. Ты можешь разговаривать только с прислугой. Это мама сказала.
Повергнув Понча в новый прилив отчаяния, Гарри отправился наверх с известием, что Понч все ещё упрямится.
Дядя Гарри сидел, нахмурившись, в столовой.
— Черт побери, Роза, — сказал он наконец, — разве ты не можешь оставить ребёнка в покое? Я ничего худого за ним не замечаю.
— Он подлизывается к тебе, Генри, — сказала тётя Роза, — но я опасаюсь, очень опасаюсь, что он в семье, как Чёрная овца в стаде.
Гарри слышал это определение и запомнил его. Юди заплакала, пока ей не приказали перестать, говоря, что её брат не стоит слез. Вечер закончился возвращением Понча в верхние апартаменты, причём он сидел в отдалении от всех, и весь ужас адских мучений был разоблачён перед ним стараниями тёти Розы.
Самые большие огорчения, однако, доставляли Пончу круглые глаза Юди, смотревшие на него с выражением несомненного упрёка. И он ушёл спать, погруженный в глубочайшие пропасти скорби и унижения. Он спал в одной комнате с Гарри, а потому знал, что мучения его не кончатся и здесь. Часа полтора ещё донимал его этот юный господин, вдохновлённый назиданиями матери, приставая с вопросами, зачем он солгал и как он мог решиться на такой ужасный грех.
