— Да, к этому мы все приходим рано или поздно. А хватило бы у вас характера уйти со сцены теперь?
У м-с Хауксби задрожали губы, но она тотчас же взяла себя в руки и засмеялась.
— Мне кажется, я уже вижу себя делающей это. Большое объявление на стене, напечатанное жирным шрифтом: «М-с Хауксби! Последнее появление на сцене! Предупреждаются все!» Нет больше танцев, нет верховой езды, завтраков, театра с ужинами после него, нет ссор с милым, дорогим другом. Нет больше фехтований с неприличным человеком, который не умеет одеться так, чтобы нравиться, и не умеет выразить своих чувств в подходящей форме. Кончены появления всюду с Муссуком, прекращаются невероятные истории, которые рассказывает обо мне всей Симле м-с Таркесс! Нет больше ничего, на что уходила жизнь, что было гнусно, отвратительно и для чего вместе с тем стоило жить. Да! Я вижу все это! Не прерывайте, Полли, на меня нашло вдохновение. Воздушное, белое «облако», обрамлявшее великолепные плечи, смято, кресло пятого ряда в Новом театре и обе лошади проданы. Очаровательное видение! Уголок за драпировкой у входа в большой зал или милые скрипящие ступени веранды, выходящей в сад! А потом ужин! Представляете себе эту картину? Прожорливая толпа устремляется к выходу. Робкий субалтерн, розовый, как новорождённый младенец, право, они должны дубить субалтернов, прежде чем выпустить их в свет, Полли. Хозяйка призвала его к исполнению обязанностей. Он неуклюже пробирается ко мне через весь зал. Натягивает перчатки вдвое больше его руки — ненавижу людей, носящих перчатки свободные, как пальто. Он старается принять независимый вид. «Могу я предложить вам руку, чтобы вести вас к ужину?» И я поднимаюсь с холодной улыбкой на губах. Приблизительно так.
— Люси, перестаньте дурачиться.
— И торжественно выступаю, опираясь на его руку. Так! После ужина я уезжаю рано — вы знаете, как я боюсь простуды. Потом, пока я стою на ступенях с «белым облаком» на голове и сырость понемногу проникает сквозь бальные туфли в чулки и холодит мои бедные маленькие ножки, Том до хрипоты взывает, чтобы разбудить мемсахибгхари, который заснул в рикше. А затем дома и ложиться в постель в половине одиннадцатого! Истинно великолепная жизнь, украшаемая ещё визитами патера, возвращающегося с похорон кого-нибудь там.
Она протянула руку по направлению к кладбищу, потом продолжала, драматически жестикулируя:
— Слушайте! Я вижу все. Вижу даже скелет! Но сначала похороны. Могу описать их. Пара лошадей… гроб… покров… факелы!
