СХХХІІІ
Я высказал бы все приметы,
Я описал бы образ твой,
Чтобы найти… создать… с тобой,
С тобою быть!… но кто ты, где ты?
В кругу ли ты живешь людей,
Земной ли шар твоя обитель?
Или из области теней,
Незримый сердца искуситель,
Какой-то глыбою огня
Ты прилетаешь жечь меня!
Последуй чудному примеру,
И девою в шестнадцать лет
Сойди, явись на белый свет,
Прими крещение и веру!
О, над купелию венцом
Сплелись бы ангелы и пели:
А я бы крестным был отцом
И принял деву из купели.
CXXXIV
Но для того, кто, как простой сын и друг природы, любит смотреть на красоты ее, туркестанский ковер, испещренный разноцветными гиероглифами подобно египетскому дендерахскому зодиаку [212], постлан на землю. Садитесь, гости мои! Покуда буду я хлопотать, чтоб уставить на место природу и климат, прошу вас закусить. Не венерин элей [213] и не нектар олимпийский предлагаю вам, но фиал, наполненный дыханием той, которую вы боготворите; этот напиток возрождает голод и жажду. Не маринованное небо, не амуреты и не сердце с трюфелями и анчоусами, но сладкий поцелуй свидания.
CXXXV
Хаос наполнял беспредельность; стихии не знали еще ни вражды, ни союза.
Казалось, что все было полно, и не было места упасть и атому без трех протяжений;
Но место являлось повсюду для воли и дум.
Хаос не раздвинув, они проницали его, находили везде для себя беспреградность, свободу.
Они истекали одна из другой и впадали друг в друга.
Они проносились повсюду, на все отражая прекрасную, светлую мысль о создании.
Окончен их путь. И стало без грохоту все разделяться па части; и строилась каждая часть по величию, образу мысли, ее наполнявшей.
И стали те части мирами.
Порыв разделения разрознил их связи в пространстве; но в то же мгновение родство повлекло их друг к другу…
CXXXVI
– Что это такое?
– Сочиняю систему мира; послушай! «Хаос наполнял беспредельность; стихии…»
– Полно, милый! что ты бредишь.
– Как – бредишь?… Показать истинное число стихий!… открыть сцепление Вселенной!… это бред?
– Бред, мой милый!… Посмотри… тебя ожидают.
– Ах!…
CXXXVII
Чуть-чуть не позабыл! как трудно
Все обещанья исполнять!
Иное обещанье чудно,
Другое слишком безрассудно,
А третье лучше б не давать.
Но ныне па одних обетах
Общественный вертится свет;
И в людях, точно как в скелетах,
Уже души и сердца нет.
Я хотел сказать про обед, а не про обет, и ошибся; по я уверен, что вы меня за это не казните. Кто не знает, что обеты давать легче, нежели обеды.
Я уверен, однако же, что если б вы приехали ко мне и пересыщенными наружной роскошью обыкновенных блюд света, то и тогда еще найду я новую для вас пищу, легкую и удобоваримую.
