— Лежи спокойно, черт возьми! — Теперь он на меня орал.
Я ведь лежу спокойно, почти не дышу. Почему же он кричит? Со мной столько времени говорили шепотом, что крик меня напугал, однако его злость была неестественной.
Затем он шепнул:
— Поверь, так безопаснее. Придержи-ка эту ткань на глазах.
Он положил мне куски марли на оба глаза, и я придерживала их, пока он резал пластырь — по одному куску на каждый глаз, потом наклеил широкую ленту от виска к виску, затем выше, ниже, снова по глазам. Сильно прижал, облепляя нос. С каждым последующим слоем мне казалось, что я слепну сильнее и сильнее, хотя это было невозможно, я ничего не видела уже после первого.
— Предупреждаю — не трогай их! Даже не прикасайся!
Я не пошевелилась. «Почему он кричит?» — думала я, а вслух произнесла:
— Обещаю, я…
Он приложил палец к моим губам и прошептал:
— Если почувствуешь, что повязка сползла, скажи мне. Если кто-то заметит, что ты пыталась отодрать ее или приподнять, у тебя будут неприятности. А сейчас — уши.
Я ужаснулась. Быть и глухой, и слепой — этого я не перенесу. Я боялась сойти с ума, а не того, что он собирался делать. Наверное, подумала я, он просто вложит в уши вату и залепит пластырем. Я почувствовала, что он шевельнулся.
— Положи голову мне на колени. — Он подвинул меня к себе, и я легла, свернувшись, как он велел. Я услышала, как открылась палатка.
— Держи. Ты должен использовать эти. Мясник. Я ощущала себя в безопасности: от Мясника меня защищала спина Лесоруба.
— Эти вставлять нельзя, забери. Ей не выдержать боли, хочешь, чтобы она рехнулась? Мы с ней тогда не справимся.
— Босс приказал.
— Ладно, давай сюда.
Молния опустилась. Лесоруб вплотную придвинул ко мне лицо, я чувствовала его кожу. Шапочки, закрывающей лицо, на нем не было.
— Пощупай-ка. — И он положил мне что-то на ладонь. — Знаешь, что это такое?
— Да. — Я тут же поняла, что это: резиновые затычки для ушей, которыми пользуются ныряльщики.
— Я не их тебе в уши засуну, а то умрешь от боли, но ты должна сделать вид, что это именно они, ясно? С ними бы ты не услышала ничего, ни-че-го. А теперь лежи спокойно.
Я повиновалась. Он начал запихивать мне в правое ухо кусок ваты все глубже и глубже, пока от нестерпимой боли я не дернула головой.
— Не дергайся. Это вата. Или хочешь резиновые затычки?
Я снова замерла. Он продолжил, пока, казалось, не завинтил тампон прямо в мозг. Потом выудил что-то из сумки и щелкнул зажигалкой. Пауза.
— Не шевелись. Я залью вату горячим воском со свечи. Если дернешься — обожгу, сама будешь виновата.
