Тойер встал с кресла:
— Примите мои соболезнования.
— Хафнер, помолчи, обойдемся без твоих реплик. — Старший гаупткомиссар помахал ладонью и отогнал в сторону сигаретный дым, который выдохнул его младший коллега, готовясь что-то сказать. — А то, что папаша Дан пребывает в состоянии шока и от этого ведет себя как бесчувственный кретин, еще не делает его главным подозреваемым, тем более что пока речь не идет об убийстве, для этого у нас еще нет оснований.
— Откуда вы знаете, что я хотел сказать? — Слегка подвыпивший полицейский был искренне поражен.
Тойер оставил его вопрос без ответа. Сейчас, в их рабочем кабинете, недавний визит казался ему нереальным, словно странный скандинавский фильм, черно-белый.
— Другие мнения есть?
— Судя по тому, что вы рассказали, я считаю… — Штерн заглянул в свои записи; как всегда, они казались написанными рукой ученика начальной школы. — Когда мы получим данные от судебных медиков и криминалистов, нам придется еще раз встретиться с папашей и поговорить всерьез. Мне трудно представить себе, чтобы отец мог проявить такое дикое равнодушие, пускай даже будучи в шоке.
Тойер неохотно кивнул. Вообще-то ему не очень хотелось беседовать во второй раз с этим человеком.
— Да, там еще было нечто занятное, какое-то приспособление…
— Для занятий сексом, — моментально добавил Хафнер. — Неужели, кроме нас, все вокруг сплошные козлы и извращенцы? — В его вопросе прозвучала искренняя озабоченность.
Ради экономии времени Тойер снова не вступил с ним в полемику и рассказал о палке с резиновым приспособлением, похожим на боксерскую каппу. По лицам своих подчиненных он видел, что эта деталь их не очень заинтересовала.
— Понимаете, — беспомощно настаивал он, — тут что-то не так. Во-первых, руки у него на месте, во-вторых, я сам видел, что он даже свои книги обертывает в суперобложки пастельных тонов, чтобы они составляли цветовую гармонию… понимаете? А эта штука безобразна…
— Козел, — довольным тоном подытожил Хафнер.
Тут в кабинет вошел Зельтманн — легок на помине! У него появилась новая привычка — ежеминутно дотрагиваться до своего шрама, вот и теперь он не преминул это сделать. Тем не менее доктора юриспруденции по-прежнему окружала преувеличенная аура бодрости и оптимизма. Он с улыбкой обвел глазами подчиненных и удовлетворенно кивнул.
— Горит, — сообщил он. — Это уже стало паролем второго дня начавшегося года. Третьего года двадцать первого века. Да, паролем — иначе не назовешь.
