Тойеру пришлось приложить лед к небольшой шишке на лбу. Во время этой процедуры его чрезвычайно впечатлил хозяйский санузел. Явно потратив немало сил, их коллега ухитрился покрасить все в черный цвет. Все — кафель на стенах, пол, раковина, подводка к ней, даже ванна — было покрыто каким-то жидким пластиком. Хафнер не без гордости объяснил, что так и только так «ни один человек не заметит пятен и брызг». Другие помещения тоже поражали своим необычным видом. Спальня вмещала замечательно пышную двуспальную кровать, которую пьющий хозяин декорировал розовым покрывалом, а также россыпью мягких игрушек, в том числе и довольно новых на вид. Кроме ложа, там стоял узкий одностворчатый шкаф, способный вместить довольно скромный ассортимент одежды. Возле кровати примостился старый торшер, на табурете валялся журнальчик с комиксами. Грязное белье — груда набралась приличная — Хафнер копил прямо на полу. Для этого он начертил мелом круг на темно-синем линолеуме. В коридоре, под надзором лихого, вероятно антикварного, из пятидесятых годов, жестяного человечка — рекламы сигарет «НВ» (где-то Хафнер его спер?) с потолка свисал крюк для мясных туш — вешалка.
Кухня была убогая и запущенная, с липкими поверхностями. Гостиная, где они сейчас обосновались («бабушкина» комната с тяжеловесным послевоенным декором), точно в таком виде досталась Хафнеру от предыдущей жилицы — с вышитой картиной на стене, даже с книгами за желтоватыми стеклами обшарпанной мебельной стенки. Только телевизор был новейший, от лучшей фирмы-производителя. Ах да, явно не принадлежала к изначальному интерьеру еще и керамическая пепельница с парой натуралистических женских грудей.
У гостей было время, чтобы осмотреться, пока трогательно радостный хозяин возился на кухне с угощением — на поднос он выложил маленькие булочки-брецели и поместил стаканчики с прозрачным шнапсом, куда он бросил оливки, свою «изюминку». Но прежде всего он любовно выставил четыре разноцветные пивные кружки. Англосаксонские кружки, гордо протрубил он из кухни, стырил все за один вечер в одном и том же пабе на Шотландском нагорье, «и это при том, что кроме меня там сидели только три бухих индуса, больше никого». Подвиг был совершен еще в 1988 году, но ощущение триумфа не утратило своей свежести до сих пор.
— Я всегда считал, что Томас все-таки хороший парень, — проговорил Штерн, устремив удивленный взгляд на заляпанную гравюру Дюрера, висящую до нелепого низко, — но когда я увидел его ванную…
