— Конечно, со слов, а как же иначе?
— Ах ты, бездельник, — голос девушки смягчился, она уже улыбается. — А я вот по-прежнему люблю тебя…
Снова поцелуй с использованием опыта Нового Света, приобретенного Каталиноном «со слов».
— Задуй фонарь, — внезапно говорит Петронила.
На берегу озера Мигель перечисляет, кого и что он любит.
Мать, отца, Мадонну, бога, Бланку, Грегорио, Инес, Педро, Али, Каталинона, своего вороного. Трифона — нет, Нарини — нет, и Бруно — тоже нет.
И еще любит запахи ладана и гвоздик, голос Авроры, грохот бури, но больше всего все белое: лилии, цветы померанца, белоснежный шелк, слоновую кость, оперение птиц…
Дремота смежает его веки, под ними плывут облака, похожие на цветы. Крылья ангела, белая лилия… Аврора, шея белоснежная, как пух… лебедь!
Мигель приподнялся и, ослепленный светом, ищет взглядом лебедя.
Вон он! Плывет свободно и величаво, как корабль. Весь он — пенное облако и — прямо скользит иль боком — подобен бесплотному видению.
Босой, засучив штанины, продирается Мигель сквозь заросли тростника, ступает на берег у самой воды.
Когда-то, в давние годы, обманув однажды вечером бдительность Бруно, играл он на этом месте с Инес. Месяц стоял над озером, отражаясь в воде. Инес захотела месяц. И Мигель, как был, одетый, бросился в воду — выловить месяц для девочки. Он был тогда еще глупый… Месяц — в небе, а вот лебедь — тот в самом деле на воде.
Ноги скользят по глинистому дну, Мигель зашел в воду по колено, кусочком печенья подманивает лебедя.
Одной рукой протягивая лакомство, другой коснулся незапятнанной белизны. И едва притронулся к перьям — весь замер, замерло в нем дыхание, и неизъяснимое блаженство пробежало по всем его членам и разлилось по телу.
— Она положила ладонь мне на руку, и я в тот миг испытал не отвращение, а несказанное блаженство, бесспорно греховное блаженство — ах, падре, разрешите меня от этого греха, избавьте от укоров совести, преследующих меня!
Мигель — на коленях перед Грегорио, и слова исповеди срываются с губ его столь стремительно, что монаху трудно разобрать.
Грегорио сидит на срубленном стволе бесплодной оливы. Солнце скатывается к горам Арасены, ранний вечер распростерся над пастбищами, сладостный, как сотовый мед, — наступает самое ласковое время дня. Монах всеми чувствами впитывает эту сладостность и гладит черные кудри Мигеля.
— Каждый из нас ежеминутно подвержен опасности, Мигель. Сладостно блаженство любви, но остерегайся неистовства. Бог не любит одержимых. Часто заводит он их в тупик и ввергает в несчастье. Мудрость в том, чтобы мог человек каждый вечер провожать день, довольный собою, чтобы мог он спокойно подать руку собственной совести и мирно отойти ко сну.
