Но отступать было уже поздно.
Он запыхался, мышцы его были натянуты до звона. Облезлые деревянные дома, громоздящиеся друг на друга, почти не пропускали лунный свет на узкие улочки, ужом протискивающиеся между ними. Редкий серебристый лучик добирался до мостовой, чтобы разбиться о маслянистую влагу булыжника. Вонь, густая и тяжелая, поднималась из-под сапог, словно напоминая, что там вовсе не дождевая вода, а содержимое ночных горшков и помойных ведер.
Хорошо хоть эта погода играет ему на руку: только несколько пьяных работяг, бредущих домой, да пара-другая потаскух с красными глазами встретились на его пути. Благодаря стараниям Вульфа и Флеминга он уже неплохо знал эту обратную сторону жизни Парижа. Только ближе к зиме на улицах ночного города закипит жизнь, когда тысячи крестьян, спасаясь от голода, хлынут из деревень в столицу, где превратятся в бездомных попрошаек.
А что касается разбойников, то они в Париже не переводились никогда, но в эту по-летнему теплую ночь они промышляли, скорее всего, в других местах – их охота сегодня была в парках и городских садах, а добыча поджидала их мастерства в фешенебельных предместьях Сент-Оноре и Курс-ла-Рейн.
Этой ночью только один разбойник пробирается по улицам Сен-Виктора. Макс поморщился. Разбойник. Так назвала его Мари Ему совсем не улыбается тащить ее на руках всю дорогу, но что ему остается делать? Вряд ли она сможет идти босиком по этой зловонной жиже на булыжной мостовой, а попробуй-ка догадайся, что в такое путешествие надо отправляться с туфельками для дамы под мышкой. Разве мог он предполагать, что найдет ее привязанной к кровати и полураздетой, ну, почти совсем раздетой.
Впрочем, последнее обстоятельство он старался не брать в голову.
Итак, его пленница оказалась не просто сговорчивой, но послушной, как ребенок. Она обвила руками его шею, и так крепко прижалась к нему, что он чувствовал биение ее сердца. Она молчала и уже ни о чем не спрашивала; видимо, ему удалось-таки внушить ей доверие.
Теперь главное не потерять его.
Он пробирался грязными проулками по заранее намеченному и не раз выверенному за последние два дня пути и изо всех сил старался не обращать внимания на нежные, трепетные токи, что струились от этого гибкого, податливого женского тела. Это просто страх, говорил он себе.
По крайней мере, это было единственное разумное объяснение, которое он нашел, чтобы скрыть от себя истинную причину ответной дрожи его тела.
