Я познакомился с Джейн случайно, в довольно удивительных обстоятельствах — на охоте на лис около Гринвуда, в Северной Каролине, менее двух лет назад, хотя теперь мне казалось, что с тех пор прошло уже двадцать лет. Мое присутствие было обязательным, поскольку охота происходила на территории в тысячу двести акров владений одного из наиболее влиятельных клиентов моего работодателя. Джейн же появилась там потому, что ее пригласила подружка из Уэллсли Колледж, обещая возбуждающее «кровавое крещение». Крови не было, лисы разбежались. Но позже, в элегантном колониальном доме, мы сидели с Джейн в тихом салончике на втором этаже, углубленные в необыкновенные итальянские кресла, попили шампанского и влюбились друг в друга. Джейн обожала Китса, и потому цитата из Китса и была на ее надгробии.
Смертельно-бледных королей
И рыцарей увидел я.
«Страшись. La Belle ame anac Владычица твоя!»note 1
Вроде бы нас ничто друг с другом не соединяло: ни среда, ни образование, ни общие знакомые. Я родился и вырос в Сент-Луисе, штат Миссури. Мой отец был сапожником, хозяином магазина с обувью, и хотя он сделал все, чтобы обеспечить мне наилучшее образование — «Мой сын не будет всю жизнь заглядывать людям под подошвы» — все же я оставался неизлечимым провинциалом. Говорите мне о Чилликоте, Колумбии и Сиу Фоллс — эти названия западают мне в сердце. Я изучал экономику в Вашингтонском Университете и в возрасте 24 лет нашел должность в торговом отделе фирмы «Мид-Вестерн Кемикал Билдинг» в Фергюсоне.
В возрасте 31 года я был младшим руководителем, носил серые костюмы и темные носки, и со мной всегда была свеженькая «Фортьюн» в кожаной папке с моими инициалами. Джейн же была единственным ребенком в уважаемой, но не слишком богатой семье, осевшей в Салеме, штат Массачусетс, единственной дочерью и ныне единственным ребенком. Ее старательные воспитатели, немного по старосветски, приучили к зажиточности, даже определенной утонченности. Такая себе местная Вивьен Ли. Джейн любила античную мебель, картины американских примитивистов и одеяла домашнего шитья, но у нее самой не было времени на шитье, и она очень мало что носила под платьем, а когда она выходила в сад, то из принципа надевала французские туфельки на высоком каблучке и по щиколотки погружалась в грязь рядом с грядками с капустой.
— Черт побери, должна же я быть хорошей домохозяйкой, — повторяла она, когда хлеб у нее не хотел подниматься или конфитюры превращались в густую жижу. — Но у меня как-то к этому нет никаких способностей.
