– Я не хочу умирать! – с отчаянием произнесла она.
Всего несколько дней назад она рассказала Мартину за обедом о своих планах.
Скоро Бенджи пойдет в ясли, и она снова может начать работать, пусть неполный день. В то время, когда Энни говорила об этом мужу, у нее было чувство, будто перед ней распахивается широкая перспектива, открываются новые возможности.
Энни казалось, что удача, как жемчужное ожерелье, окружила ее.
– Я не хочу умирать! Я не могу все это оставить! – Рука мужчины была нежной и надежной.
– Ты не умрешь, Энни!
Снегопад прекратился, и стало очень холодно.
Полицейские в оцеплении топтались и подпрыгивали, чтобы хоть немного согреть ноги; изо рта у них вырывались сизоватые облачка пара.
И все так же в отдалении, кутаясь в пальто, стояли зеваки и телевизионщики, ожидая новостей с места взрыва. Медленный, болезненно нудный процесс подъема всевозможных балок, стропил, обломков начался час назад.
Вдруг там, в развалинах, среди спасателей, работавших под разрушенными, обвалившимися этажами, началась какая-то суматоха. Вытащили и отбросили в сторону большой сломанный брус. Одна из машин скорой помощи двинулась с места и проехала несколько ярдов вперед. Спасатели и врачи, подбежавшие к месту аварийных работ, сгрудились в круг и стали смотреть куда-то вниз в пролом. Затем кто-то из членов медицинской бригады выпрямился и пошел назад к машине.
Спасатели продолжали работать, и те, кто туда смотрел, могли видеть, как вдруг появилось на поверхности что-то светлое, потом рабочие отбросили в сторону большой кусок штукатурки, и спустя секунду из пролома достали женщину. Ее положили на носилки и закрыли лицо простыней.
По улице пронесся единый вздох, как будто все, кто там был, вздохнули одновременно.
Операторы нацелили свои длинные черные объективы на носилки с лежащим на них телом, и проследили их путь до кареты скорой помощи. Носилки поставили в машину, тяжелые дверцы захлопнулись. Спустя секунду-другую машина медленно выехала из ограждения и рванулась вниз по улице.
– Надо бороться за свою жизнь, Энни.
Она едва слышала его. Горькое чувство огромной утраты всецело завладело ею. Жизнь, которую она сама себе создала, пусть не очень бурная, обыкновенная, но такая спокойная и уютная, приобрела для нее бесконечно огромную ценность.
Эта ужасающая темнота, сжавшая ее в своих тисках и наполнившая ее дрожью, становилась просто нестерпимой.
Энни страстно захотела пошевелиться, сбросить свои оковы, чтобы вырваться на волю, но ничего не смогла сделать. Тело ее болело. А там, где боли не было, казалось, что и тела никакого нет. Ей стало нестерпимо страшно в этой темноте, и она, будто со стороны, услышала, как из ее горла вырвался крик ужаса и отчаяния.
