— Любопытно, — насторожился Жюль. — Что же, помог Дюма бедному Мюрже?
— Дюма дал Мюрже сорок франков и дюжину галстуков, вышедших из моды. Кроме того, Дюма прислал к нему на дом доктора, — Мюрже отчаянно кашлял. Этот талантливый человек сумел получить и от доктора пять франков. Простите, я заболтался. Кто-то идет сюда.
В комнату без стука вошел высокий, нарядно одетый, красивый мужчина с острой бородкой и пышными усами — месье Арпентиньи. Жюль поднялся с дивана. «Держись, мой друг», — сказал он себе.
— С кем имею честь? — спросил вошедший, рассматривая Жюля в лорнет.
— Депутат от Нанта! Прибыл специально за тем, чтобы приветствовать месье Дюма!
Арпентиньи изобразил крайнюю степень удивления — жестами, мимикой, пожатием плеч:
— Депутат из Нанта? Приветствовать? Я, сударь, ничего не понимаю!
— Позвольте… — начал Жюль, о чем-то догадываясь.
— Я позволю вам всё, что хотите, но приезжать из Нанта специально за тем, чтобы… этого я не могу позволить! Это неостроумно, это дурно придумано! Это хорошо для журналиста какой-нибудь левой газетки, но в вашем случае…
— Совершенно верно, в моем случае это бездарно, месье, — со вздохом произнес Жюль. — Разрешите мне быть самим собою, — простодушно добавил он, чувствуя при этом, как страшная тяжесть вдруг упала с его плеч. — Я давно мечтаю познакомиться с месье Дюма. С этой целью, забыв о путях прямых и доступных, я избрал самый смешной, самый нелепый способ проникнуть сюда.
Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:
— Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?
— Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, — ответил Жюль. — Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…
— Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, — заметил Арпентиньи. — И еще…
— И связи, — ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления. Однако он ошибся.
— И терпение, — договорил Арпентиньи. — Талант делает пьесу. Вкус пишет характеры. Хорошее здоровье заканчивает всю работу. Терпение ставит пьесу на сцене.
— Я полагаю, — несмело проговорил Жюль, — что связи в состоянии заменить хорошее здоровье и терпение.
— О, вы столичная штучка! — воскликнул Арпентиньи, поднося к глазам своим лорнет. — Но вы не совсем правы. Возьмите, к примеру, меня. Я знаю всех и каждого в Париже, и что же? Пьесы мои не идут на сцене. На что рассчитываете вы, мой друг, идя к моему дорогому Александру?
