– Может, в тебе и есть что от Флетчеров, парень. Тут некоторые сомневаются, тот ли ты, за кого твоя мать тебя выдавала.
Гриффин прикрыл глаза и стал считать про себя. Когда рассудок вернулся к нему, он заговорил осторожным, размеренным тоном:
– Если ты не хочешь захлебнуться в этой жиже, которую приготовил, Свенсон, лучше заткнись.
Старик сунул котелок и деревянную ложку в руки какого-то остолбеневшего лесоруба и с угрожающим видом заковылял по крыльцу.
– Ты воображаешь, малец Флетч, будто сможешь справиться со стариком Свеном?
Гриффин сверкнул глазами:
– Конечно, смогу, и ты прекрасно это знаешь, старый ублюдок.
Свенсон осторожно спустился по скрипучим ступенькам и вышел на солнцепек:
– Так закатай рукава и попробуй.
– О черт,– простонал Гриффин.
– Боишься меня, малец?
Вокруг собралась небольшая кучка лесорубов, привлеченных ссорой, послышались смешки.
Гриффин отстегнул сначала одну запонку, потом другую. Следуя правилам игры, он закатал рукава. «Видишь ли ты меня, папа? – подумал он. – Прошло столько лет, а стоит мне появиться на этой горе, как кто-нибудь из стариков опять требует доказать, что я твой сын».
– О'кей, Свенсон, – громко сказал он. – Кто будет драться за тебя на этот раз?
Как по команде, вперед выступил один из новичков-лесорубов. Остальные уже видели подобную сцену, но наблюдали за ней с абсолютно непроницаемыми лицами.
Верзила был на голову выше Гриффина, с мощной грудной клеткой и выражением оскорбленного достоинства в глазах.
Гриффин чуть не расхохотался:
– Так это ты будешь драться вместо старика? Солнечный луч упал на огненно-рыжую шевелюру дровосека. Он возмущенно-недоверчиво обвел взглядом остальных рабочих.
– Да, уж я-то не собираюсь стоять сложа руки и смотреть, как кто-то вдвое моложе вышибает из него кишки! – решительно заявил он.
Гриффин поманил его пальцем:
– Ну давай, молокосос. Свен ведь без драки не успокоится.
Парень был явно не в своей тарелке и не на шутку уязвлен.
– Кто это молокосос?
– Ты,– усмехнулся Гриффин.
К восторгу зрителей, молокосос отреагировал немедленно. От первого удара, мощного, как удар копытом быка, пришедшегося Гриффину в диафрагму, у него перехватило дыхание. Над ним временно одержали верх, но это было частью ритуала. Второй удар оказался легко предсказуемым, и Гриффин увернулся от него. Он решил немного затянуть спектакль: жизнь в поселке была однообразной, и людям требовались развлечения.
Отступление было ошибкой. Правый кулак верзилы с сокрушительной силой врезался в челюсть Гриффина, и боль пронзила его голову, шею и лопатки. Рассудок его помутился, и начался танец смерти.
