Теперь Джонас стоял возле софы, и в атмосфере напряжения, повисшего в комнате, его голос звучал раздражающе-монотонно:
– Знаешь, с индейцами всегда трудно добиваться дисциплины.
Гриффин достал из сумки бутылку со спиртом и начал промывать раны на избитом лице Фон.
– Заткнись, ты, сукин сын, и пусть принесут горячей воды и чистых тряпок.
Джонас не сдвинулся ни на шаг со своего поста у ног Фон.
– Ну, ну, Гриффин. Я думал, мы друзья.
Появилась миссис Хаммонд, пристыженная и испуганная, неся таз с водой, от которой поднимался пар, и несколько полотенец. Но присутствие экономки прервало разговор.
– Друзья, как бы не так,– огрызнулся Гриффин, возясь с принадлежностями, принесенными миссис Хаммонд – его раздражало то, что она избавила Джонаса даже от этого незначительного усилия; затем доктор окунул кончик иглы в карболовую кислоту и вдел в ушко кишечную струну. Фон вздрогнула, когда острие иглы впилось в ее плоть, заерзала и широко открыла карие глаза, после того как Гриффин затянул последний стежок.
Тихое торжество наполнило измученную душу Гриффина. Видеть, как твой хороший друг приходит в сознание,– это, по его мнению, было достойной причиной для радости; а после трех смертей и получения наследства в виде ершистой, а теперь еще и убитой горем девочки по имени Рэйчел Гриффин имел особые основания быть благодарным судьбе.
– Как ты себя чувствуешь? – мягко спросил он. Фон слегка покачала головой:
– Неважно, Гриффин. И, пожалуйста, никаких нотаций.
– Никаких нотаций, – пообещал он.
Фон улыбнулась, но было заметно, какого усилия ей это стоило.
– А как ты, Гриффин?
– Сейчас покажу,– ответил он.
Затем он поднялся во весь рост, повернулся к Джонасу и нацелил на него всю свою боль и ненависть. Звук мощного удара, нанесенного Джонасу под дых, принес Гриффину удовлетворение.
Джонас согнулся пополам, испустив полузадушенный стон, а миссис Хаммонд вскрикнула, как будто ударили ее. Джонас медленно выпрямился. С ненавистью в глазах он обвел взглядом напряженное лицо Гриффина, его плечи, полусжатые кулаки. Неожиданно Джонас рассмеялся:
– Даже если ты изобьешь меня до чертиков, это не изгонит из тебя бесов, Гриффин. Тебе ничто не поможет. Кстати, не правда ли, Рэйчел выглядела сегодня очаровательно? Надо будет мне отдать ей остальную одежду Афины.
Кровь стучала у Гриффина в висках, ярость болью отдавалась в мышцах рук, заставляя сжиматься и расжиматься кулаки. Имя Афины обожгло его, как лесной пожар, пламя которого добралось до самых потаенных глубин души. Из его горла вырвался вопль звериного бешенства, и он бросился на Джонаса, ослепленный отчаянием и гневом.
