Эйдриан был так занят, разглядывая ее черты, что едва ли заметил, как музыка сменилась, обращая внимание на нее ровно настолько, чтобы в нужный момент перейти на вальс, не отрывая взгляд от лица Клариссы. Она продолжала рассказывать ему обо всех злоключениях и несчастьях, которые ей пришлось перенести, не имея очков. Это был довольно длинный список. Одеваться было трудно, и ей приходилось полностью зависеть от хорошего настроения своей горничной. Пока Кларисса говорила, она, кажется, едва ли слышала его заверения, что ее волосы идеально уложены, а платье ей очень к лицу.
Нет, эта дама явно не ищет комплиментов. Яростно краснея, она отмахнулась от его слов и продолжила объяснять, как ей приходится ходить по дому за руку с горничной, чтобы не свалиться с лестницы или не опрокинуть что-то, чего она не видит. И видимо, еще одной проблемой было то, что она путает людей, хотя она заверила его, что довольно хорошо узнает голоса. Кроме того, иногда она случайно проливала и роняла еду на свое платье, правда, только когда была одна, поскольку ей не позволялось прикасаться к еде и напиткам в обществе. Ей даже приходилось надевать детский нагрудник, чтобы не испортить платье!
Эйдриан прикусил губу, представив ее в детском нагруднике, и этот образ стал еще забавнее, когда она сказала, что несколько раз чуть не подожгла дом, когда пыталась зажечь свечи. Она множество раз опрокидывала дворецкого и некоторых других слуг и ничуть не сомневалась, что все они уже начали ненавидеть ее. Она была уверена, что они съеживаются всякий раз, когда она оказывается поблизости, и частично слышала, как они начинают перешептываться, называя ее «ходячим несчастьем».
Леди Кларисса была ужасно весела, признаваясь во всем этом. Эйдриан с трудом сдерживал свои смешки, но в конце концов она заметила его вежливые старания и разрешила ему смеяться. Буйное веселье, вырвавшееся из него тогда, удивило Эйдриана. Прошло столько времени с тех пор, когда он хотя бы улыбался, не говоря уже о смехе, и он обнаружил, что его взгляд смягчается, когда он смотрит на свою новую знакомую. Она была чудом: очаровательная, милая и ничуть не унывающая по поводу несчастий, преследующих ее. Кларисса заставила его ощутить легкость, а сердце защемило от сильного желания.
– У вас приятный голос, милорд. И смех тоже, – с улыбкой объявила она.
– Благодарю вас, миледи, – ответил он, прочистив горло от смеха, душившего его. – Очень мило с вашей стороны говорить так, но, смеясь над вашими несчастьями, я демонстрирую свои плохие манеры. Умоляю, простите меня.
