«В наше время люди не так сильны, чтобы вынести такие строгости»,– ответил рабби после некоторого колебания.
«Если у них хватает сил грешить, они должны им для искупления».
«Святой рабби,– сказала Акша,– не давайте мне послаблений. Пусть рабби назначит мне суровое наказание».
«Что правильно – я уже сказал».
Все хранили молчание. Затем Акша сказала: «Цемах, подай мне мой узел». Цемах принес его к столу и Акша вытащила из него мешочек. Слышно было, как все вздохнули, когда вытряхнула украшения с драгоценными камнями– жемчуга, бриллианты, рубины. «Рабби, это мои драгоценности, – сказала Акша,– я не заслуживаю владеть ими. Пусть paбби; распорядится ими по своему желанию».
«Это твое или помещика?»
«Мое, рабби, наследство от моей бабушки».
«Написано, что самое щедрое пожертвование не должно превышать одной пятой».
Цемах покачал головой. «И снова я не согласен. Она опозорила свою бабушку в раю. Ей нельзя позволить владеть драгоценностями, принадлежавшими бабушке».
Рабби погладил бороду. «Если ты все знаешь лучше меня, становись раввином». Он встал со стула, потом снова сел.
«Как вы собираетесь кормить себя?»
«Я стану водоносом»,– сказал Цемах.
«Рабби, я могу месить тесто и стирать белье»,– сказала Акша.
«Хорошо, делайте то, что вы выбрали Я верю в милость Закона, а не в его суровость».
Среди ночи Акша открыла глаза. Муж и жена жили в хибарке с грязным полом недалеко от кладбища. Дни напролет Цемах таскал воду. Акша стирала белье. Кроме суббот и праздников оба постились ежедневно и ели только по вечерам. Акша насыпала себе в ботинки песок и мелкие камни и носила грубошерстную рубашку прямо на голом теле. По ночам они спали врозь: он на топчане у окна, она на соломенном тюфяке возле печки. На веревке, протянутой от стены к стене, висели саваны, которые она сама приготовила для них обоих.
Они были женаты уже три года, но Цемах все еще не касался ее. Он признался, что также повинен в грехе. Когда он был женат, он все равно вожделел Акшу, а не жену. Он изливал свое семя, как Онан. Он страстно требовал за это отмщения, поносил Всемогущего и направлял весь свой гнев на жен, одна из которых умерла. Можно ли более погрязнуть в грехе.
Хотя их хибарка была неподалеку от леса, и дрова им ничего не стоили, Цемах не позволял топить печь по ночам. Они спали в одежде, укрывшись мешками и рогожей. Жители Холишица утверждали, что Цемах не в своем уме; рабби вызывал мужа и жену к себе и объяснял, что так себя истязать, так же жестоко как истязать других. Но Цемах процитировал из «Начала Премудрости»: покаяние без умерщвления не имеет смысла.
