Он взял мнемокуб и яростно вставил его в стол.
Этот жест не принес ему облегчения; ощущение бунта прошло, а депрессия и замешательство остались.
Неотвратимо и обреченно — как мотылек летит на свет, как Магомет идет к горе, так Спенглер шел к Пембану.
На этот раз дверь была закрыта.
Через три секунды скутер умчался туда, откуда он приехал, огни зажигались перед ним в пустынном коридоре, когда он проезжал мимо. Он повернул за угол на Эпсилон и исчез, направляясь к невидимому прохожему, который вызвал его.
Тишина.
На пять метров в обе стороны по коридору неяркие огни освещали каждую деталь покрытых блестящими обоями стен, математические линии дверей и служебных выходов, почти невидимые следы ног, которые ночью будут превращены в молекулярную пыль, и она будет втянута всасывающими трубами. За этим расстилалась темнота. Где-то далеко иногда на мгновение вспыхивала точка света, как пролетающая звезда, когда кто-нибудь пересекал коридор. На минуту Спенглер представил себе, что будет, если жизнь прервется: мили пустых коридоров, тишина, медленно кружащаяся пыль, постепенное нашествие насекомых. Мертвая тяжесть Холма, опускающаяся невидимо на тебя, ужасная, неощутимая тяжесть трупа.
Поборов раздражительность, Спенглер положил руку на дверную пластинку.
Ему пришлось довольно долго ждать, пока дверь приоткрылась. Пембан в домашней куртке и брюках, мигая, глядел так, как будто он только проснулся.
— О, господин уполномоченный. Входите, пожалуйста.
Спенглер сказал с сомнением в голосе:
— Я боюсь, я потревожил вас. Мой вопрос несрочный. Я поговорю с вами завтра.
— Нет, что вы, пожалуйста, проходите, господин уполномоченный. Я рад, что вы пришли. Я как-то плохо себя чувствовал, сидя здесь один.
Он закрыл дверь за Спенглером.
— Выпьем? У меня еще осталось полбутылки виски и целая бутылка содовой.
При мысли о виски в желудке Спенглера стало неспокойно. Он отказался и присел на кресло.
На столе перед шезлонгом было разложено несколько листов бумаги и лежала инкрустированная старинная электроручка.
— Я как раз писал письмо своей жене, — пояснил Пембан, проследив за взглядом Спенглера. — Или вернее будет сказать, пытался писать… — Он улыбнулся. — Я не могу рассказать ей ничего важного, не нарушая секретности. И я знаю, что я, скорее всего, вернусь на Ганимед еще до того, как туда придет это письмо после снятия эмбарго. В любом случае в этом занятии мало смысла. Но все же это хоть какое-то времяпрепровождение. Спенглер кивнул.
