Ты ложишься на диван, вернее, он только называется диваном, на самом деле это весьма неудобное сооружение, гибрид прокрустова ложа со стандартной больничной кушеткой, и диван обнимает тебя десятками датчиков, щупальцами, лентами, и это надо терпеть полчаса, пока контроль не удостоверит, что с тобой все в порядке и ты готов к выходу вниз.
А когда полчаса кончаются, вся эта сбруя отпускает тебя, как щупальца осьминога, которому нажали на хрящевой колпачок, и ты встаешь. Уже не человек, не тот Аракелов, который восемьдесят минут назад вошел в «чистилище», — батиандр, «дух пучин», покрытый гладкой, жирно блестящей, маслянистой на ощупь кожей, с выпученными немигающими глазами, с пленкой между пальцами рук. Теперь снаряжение: моноласт, шлем, браслеты эхолокатора, компаса и глубиномера, — пояс с ножом и сеткой…
Ну вот ты и готов, Аракелов. Теперь остается ждать.
«Слава богу, — подумал Аракелов, — что Марийка не видит меня сейчас…»
Он подошел к телетайпу (для батиандра разговоры на акустике невозможны), подумал с минуту, перебирая пальцами над клавиатурой, потом отстучал коротко: «Скоро?»
Скорее бы! Чтобы баролифт пошел вниз, а там открыть люк — и к себе. Он так и подумал: к себе. И поразился, поймав себя на этой мысли.
За прозрачным окошком поползла лента: «До подхода сорок минут».
Сорок минут! Сидеть и ничего не делать, ждать, ждать, ждать… О чем они там думают? Аракелов стал проверять снаряжение. Попробовал, хорошо ли фиксируется в ножнах кинжал и достаточно ли свободно выходит; проверил на упругость моноласт, подумал, потом взял другой из сменного комплекта, попробовал тоже, в конце концов остановился на первом и снова убрал в рундук запасной. И только тогда, подняв голову, увидел, что сигнальна лампочка телетайпа нервно мигает.
Серебристая изнанка морской поверхности беззвучно лопнула, и с обзорного экрана ударил в центральный пост ослепительный солнечный свет. Несколько секунд Джулио делла Пене, щурясь, привыкал к нему, потом поднялся, разминая затекшие от долгого сидения ноги, в два шага пересек тесную рубку и, встав на нижнюю ступеньку трапа, стал открывать замок люка. Одновременно с последним — шестым — поворотом штурвальчика кремальеры и мелодичным контрольным звонком тяжелая стальная крышка резко откинулась и замерла, как поставленная на ребро монета.
В тот же миг в лодку хлынул воздух, и делла Пене почувствовал, что пьянеет. Так пьянеешь от первой затяжки, когда несколько суток не курил.
