Нужно сознаться, до сих пор мне остро не хватало женщины. Но я даже не подумал без разрешения вступить в какие бы то ни было отношения с аборигенкой, видимо, в силу преобладания внутренней дисциплины над первобытными потребностями.
Нурина молода, я полагаю, ей немного больше двадцати, и по-своему привлекательна. У нее упругое, крепкое тело, пропорциональная фигура, сияющие глаза и нежная, добрая улыбка. Если каким-то чудом эти страницы когда-нибудь попадут к моей семье в Англии, я надеюсь, мои родные поймут и простят меня. Если я взялся честно рассказывать свою историю, значит, не имею права ничего утаивать.
День четыреста двадцатый.
Эта запись будет последней, потому что в моем дневнике это последняя страница. Я специально берег ее до того момента, когда в моей жизни произойдет что-то особенное. И сегодня этот день настал.
У меня есть сын!
Он родился сегодня утром, как раз с восходом солнца – хорошее предзнаменование! – и я дал ему имя Джон. Нурина в отличие от английских женщин родила его легко и, очевидно, почти без боли. Она верит, что Джон был зачат в тот день, когда я посетил священную рощу. Будто бы там я нашел дух ребенка и направил его в ее чрево. Но я-то знаю, что он моя плоть и кровь, и мое сердце замирает от любви к сыну.
Он красивый малыш, довольно светлокожий, и, кажется, унаследовал лучшие черты обоих родителей. Я смотрю на него, припавшего к материнской груди, и стараюсь угадать, что приготовила для него судьба. Надеюсь, он останется со своим народом, который его примет и позаботится о нем. Я ведь знаю, как жестоки могут быть люди белой расы к тем, у кого смешанная кровь. Но все же, когда он достаточно подрастет, я научу своего сына говорить, читать и писать по-английски. Если этот мир изменится – а я думаю, что в будущем это обязательно должно произойти, – то эти знания, возможно, ему пригодятся.
Сейчас я закрою свой дневник и положу его в мешок из желудка кенгуру. Он предохранит его от стихий, и моя исповедь останется невредимой. Я собирался уничтожить этот дневник, но рука не поднимается. Быть может, в один прекрасный день он пригодится кому-то из историков, чтобы лучше понять тех людей, которые стали моим народом.
Питер Майерс».
