— Пойдем через лес, — настаивал я. — Так короче.
— В лесу опасно, — отвечала она. Пошли пустошью.
— Если бы эта минута длилась вечно, — прошептал я.
— "Вечность" — слово, запретное для людей, — произнесла Ульрика и, чтобы смягчить высокопарность, попросила повторить мое имя, которого не расслышала. — Хавьер Отарола, — выговорил я.
Она попробовала повторить и не смогла. У меня имя «Ульрикке» тоже не получилось. — Буду звать тебя Сигурдом, — сказала она с улыбкой.
— Если так, — ответил я, — то ты — Брюнхильда.
Она замедлила шаг.
— Знаешь эту сагу? — спросил я.
— Конечно, — отозвалась она. — Трагическая история, которую германцы испортили потом своими «Нибелунгами»
Я не стал спорить и сказал ей:
— Брюнхильда, ты идешь так, словно хочешь, чтобы на ложе между нами лежал меч.
Но мы уже стояли перед гостиницей. Я почему-то не удивился, что она тоже звалась "Northem Inn".
С верхней площадки Ульрика крикнула мне:
— Слышишь, волк? В Англии волков не осталось. Иди скорей.
Поднимаясь, я заметил, что обои на стенах — во вкусе Уильяма Морриса: темно-красные, с узором из плодов и птиц. Ульрика вошла первой. Темная комнатка была низкой, как чердак. Долгожданная кровать повторялась в смутном стекле, и потускневшая полировка дерева напомнила мне о зеркале в Библии. Ульрика уже разделась. Она называла меня по имени: «Хавьер». Я почувствовал, что снег повалил гуще. Вещи и зеркала исчезли. Меч не разделял нас. Время текло, как песок. Век за веком длилась во тьме любовь, и образ Ульрики в первый и последний раз был моим.
Хорхе Луис Борхес
Алоизиюс Бертран
Ночь и ее причуды
Nox et solitudo plenaesunt diabolo(Ночь и уединение полны злых духов).
Отцы Церкви
По ночам моя комната кишит чертями.
— Ах, — прошептал я, обращаясь к ночи, — земля — благоухающий цветок, пестиком и тычинками коему служат луна и звезды!
Глаза мои смыкались от усталости, я затворил окошко, и на нем появился крест Голгофы — черный в желтом сиянии стекол.
x x x
Мало того, что в полночь — в час, предоставленный драконам и чертям, — гном высасывает масло из моего светильника!
Мало того, что кормилица под заунывное пение убаюкивает мертворожденного младенца, уложив его в шлем моего родителя.
Мало того, что слышно, как скелет замурованного ландскнехта стукается о стенку лбом, локтями и коленями.
Мало того, что мой прадед выступает во весь рост из своей трухлявой рамы и окунает латную рукавицу в кропильницу со святой водой.
А тут еще Скарбо вонзается зубами мне в шею и, думая залечить кровоточащую рану, запускает в нее свой железный палец, докрасна раскаленный в очаге.
