Долго обучать новобранца тонкостям борьбы, мордобитья, «коли штыком, бей прикладом» начальству не пришлось. Крепкий, плечистый молодой человек никогда себя в обиду не давал, науку постиг издавна, правда, в других условиях и, главным образом, кулаками. Он неплохо справлялся, когда кто-нибудь его задевал или оскорблял. Он с детских лет не терпел подлости, несправедливости и умел постоять за себя и за друзей. Кулаки его часто выручали от нападений, обид. Ничего и никого не боялся. Был смелым и отважным. К огню он тоже был приспособлен с малых лет – вечно пропадал на кузне, у горна, поэтому понимал толк в огне…
На фронте, в окопах, молодому солдату приходилось пускать в ход не кулачищи, а иметь дело с настоящим огнем, смертоносным. Месяцами не вылезал из окопов, если не считать дни, когда приходилось с винтовкой, штыком ходить в атаки. Постепенно втягивался он в окопную жизнь, привыкал к войне. Правда, очень трудно было привыкать к тому, что рядом льется кровь, вечно над тобой витает смерть. А к смерти трудно привыкать. Нет, ни за что не скажешь, что это очень приятное соседство…
Но что поделаешь, беда обрушилась на Родину. Впереди коварный и жестокий враг, и его нужно любой ценой остановить, задержать, убить, иначе он тебя убьет, закабалит твою Родину, народ твой, дом.
Все это отлично понимал деражнянский кузнец, позабыл о «всех обидах и честно выполнял свой воинский долг.
В боях где-то в Карпатах, во время кровопролитной, ожесточенной атаки, наш кузнец неплохо, говорят, поработал штыком и прикладом и заслужил высокую похвалу начальства, а затем солдатскую награду – Георгиевский крест. Ему было очень лестно, он гордился наградой, но от этого ничуть не стало легче переносить боль от полученных в этой битве ран и, пожалуй, от этого его жена и детки, как, впрочем, и старенькая овдовевшая мать, сыты не были и нового хорошего кузнеца и пожарника в Деражне не прибавилось.
Хотя „Георгий“ красовался на полинялой солдатской гимнастерке бравого солдата, заросшего колючей бородой, он не уберег его от новых ран и всяких фронтовых бед.
Прошло немного времени, и Аврома Гинзбурга снова ранило. На этот раз тяжело, и долго пришлось валяться на госпитальной койке. Его там кое-как подлечили, поставили на ноги, похлопали по плечу и снова отправили молодца воевать не щадя живота „за веру, царя и отечество“.
И снова начиналась окопная житуха, тяжелая, мрачная, противная. А главное – неизвестно, за что воюешь.
