Он поднялся, ища глазами свою шляпу. Встала и мать, мельком поглядела в окно.
— Вы куда?
— Пойду напишу письмо, — ответил учитель.
В эту минуту за окном, то скользя по снегу, то шлепая по грязи, медленно проходил тот старик, которого называли предателем. Пан Добжанский его не видел, а мать видела. У нее задрожали губы и на щеках выступила краска.
— Ну, что же, вы передумали, пани? — удивленно спросил учитель.
— Нет.
— Тогда я напишу ему так: мать тебя благословляет и приказывает немедленно вернуться домой.
— Не надо.
— Не писать этого?
— Нет.
— Так что же написать? — уже сердито спросил учитель.
— Напишите ему, что я шлю ему свое благословение, хотя он забыл его у меня попросить… — со слезами прошептала мать.
И вышла из комнаты.
Учитель стоял как вкопанный, оторопело глядя на дверь. Только когда няня собрала со стола тарелки, он перекрестился и громко стал читать послеобеденную молитву:
«Благодарим тебя, господи, за дары твои…»
Но, не докончив, вдруг умолк, махнул рукой и вышел из комнаты. Должно быть, он не домолился потому, что мы поели только супу, а пирожки с повидлом так и остались нетронутые.
В тот же вечер собрались у нас гости — вся семья бургомистра и майорша с внучками, — чтобы развлечь маму. Все женщины пришли с печальными лицами, как на похороны. Позднее явился и пан Добжанский. Гостям подали чай, и разговор оживился. Барышни сетовали на то, что скоро у них не останется кавалеров, если все уйдут воевать, но бургомистр сказал:
— Это еще не беда, — зато те, кто с войны приходит, охотнее женятся. Хуже будет, если половина сгинет там… Разве может горсточка людей воевать против громадной армии?
— А вы вспомните Леонида, или Вильгельма Телля[3], — угрюмо сказал мой учитель.
Бургомистр прищурился.
— Вильгельм… Вильгельм?.. — повторил он, тщетно пытаясь припомнить, кто же эти два названных учителем человека.
Пан Добжанский пожал плечами.
— Ладно, не утруждайте своей памяти… Ну, а насчет того, что их — горсточка, я вам так скажу: иначе и быть не может, если идут единицы, а сотни отсиживаются дома. Вот, например, разве не стыд и позор, что такой здоровенный верзила, как ваш кассир, выгревается тут у всех печек, в то время как другие гибнут?
— Вы совершенно правы, — подхватила майорша. — Господи, этакой крепкий мужчина!..
— Оставьте вы кассира в покое, — возразил бургомистр. — Он тоже пойдет, не выдержит, но, как человек аккуратный, сперва должен привести в полный порядок дела в конторе.
