Дворец и лачуга | страница 44



Около девяти часов вечера гостиная Пёлуновича была полна. Благодаря разумной и настойчивой агитации пана Дамазия гостей собралось больше, чем когда бы то ни было.

Рядом с капиталистами, нотариусами, судьями и людьми неопределенных профессий здесь можно было увидеть и вольнопрактикующих врачей, инженеров, литераторов.

Пан Клеменс встречал самыми сердечными поцелуями всех, хотя был вполне уверен, что большинства этих господ никогда и в глаза не видал.

Вскоре началось и заседание: на столе поставили колокольчик, и среди проникновенного молчания взял слово пан Дамазий.

— Милостивые государи! Благодаря стародавнему и бескорыстному гостеприимству нашего уважаемого пана Клеменса Пёлуновича, здесь присутствующего, наши собрания с каждым днем развиваются и, так сказать, созревают как в качественном, так и в количественном отношении.

В этот момент судья, который считал своей священнейшей обязанностью принимать и на свой счет часть ораторских триумфов пана Дамазия, оглянул собравшихся с видом человека, располагающего ключом, которым можно завести любой музыкальный ящик.

— Милостивые государи! — продолжал пан Дамазий. — Говоря, что наши заседания развиваются в качественном отношении, я имел в виду, что круг вопросов, которые мы обсуждаем, значительно расширился. Но, милостивые государи! Когда я говорил о количественном развитии, то можете быть уверены, что я имел в виду группу новых уважаемых сотрудников, которые сегодня сделали нам честь своим присутствием…

Эти заключительные слова были заглушены шарканьем ног, означавшим, что новая когорта сотрудников одобряет эту не заслуженную еще похвалу, а вместе с тем, что старые борцы от всего сердца ее приветствуют и принимают в свои ряды.

— Милостивые государи! — продолжал выдающийся оратор. — Я не вижу надобности вкратце излагать все сделанное нами до сих пор…

Дамазий вдруг замолчал, видя, что при этих словах его верный поклонник судья стремительно поднялся со стула. Судья же поднялся, так как был уверен, что нотариус, услышав слова «сделанное нами до сих пор», пожелает назвать пана Дамазия «наглым лжецом». К счастью, нотариус молчал, и пан судья снова сел.

— Что случилось, дорогой судья? — спросил великий оратор, повысив голос.

— Валяйте дальше, сударь! — ответил запрошенный, дружески махнув рукой.

— Но, сударь!.. Я не люблю, чтобы мне мешали.

— Э, что там, пан Дамазий… Бросьте эти глупости! — отвечал судья, всей душой стремившийся услышать продолжение речи.