— Разумеется, Бельгия.
— А сколько нищих в Австрии на десять тысяч человек населения?
— Триста тридцать…
— То есть почти в восемь раз меньше… Ваше рассуждение, следовательно, не выдерживает никакой критики!..
Зенон потерял всякую сдержанность.
— Ну, раз так, — воскликнул он, — то мне придется умыть руки и отстраниться от дел, касающихся человечества!
Поднялся шум. Хозяин заклинал пана Зенона не уходить до ужина. Пан Дамазий громовым голосом доказывал, что «Меморандум о пауперизме» — это величайший литературный труд XIX века, а пан Петр осмеливался возражать и пану Зенону, и нотариусу, и даже Дамазию. Наконец во всеобщей сумятице приняли решение, в силу которого нотариуса, под бренчание ложечки о чашку, призвали к порядку, а пана Зенона упросили, чтобы он отложил чтение своего во всех отношениях превосходного меморандума до следующей сессии.
Теперь на середину вышел председатель, он же хозяин, и, отирая выступившие на лбу крупные капли пота, сказал:
— Да, вот что… Я тоже… я тоже собирался сделать вам, господа, любопытное сообщение.
— Осмелюсь спросить, имеет ли оно какую-нибудь связь с целями наших собраний? — прервал пан Петр и взглянул на окружающих с видом человека, который при случае умеет направить меч оппозиции и против самых высокопоставленных лиц.
— Я хочу сказать об одном очень любопытном изобретении.
— Слушаем! Просим!
— Послезавтра будет тому неделя, — рассказывал старичок, — сижу я, государи мои, в своей комнате у окна, с этой вот трубкой…
Глаза присутствующих обратились к стойке с трубками.
— Гляжу себе, знаете, на сады и курю, как вдруг — бац! Трубка моя падает и — угадайте, на что?
— На пол!.. На мостовую!.. В сад!.. — наперебой гадали присутствующие.
— Нет! Падает на шапку какого-то старичка и, представьте себе, не разбилась, даже не погасла!..
Пан Петр, как это свойственно всякой оппозиции, хотел было прервать, но остальные удержали его.
— Ну, думаю себе, тут и разговаривать нечего — провиденциальный человек! Приглашаю его, как водится, к себе, тары-бары, он собирается уходить. «Куда?» — спрашиваю. «Иду за колесиком». — «За каким колесиком?» — «К моей машине». — «К какой машине?» — «А к такой, что заменит локомотивы, ветряные мельницы, ну… все решительно! Будет несколько винтов, несколько колесиков, и, чем крепче их завинтить, тем больше она сработает…»
Теперь собрание распалось на две группы: одни слушали внимательно, другие недоверчиво.
— «Кто вы, сударь? Как ваша фамилия?..» — «Я, говорит, Фридерик Гофф, у меня участок и домик по ту сторону улицы, и я уже двадцать лет работаю над своей машиной. Люди зовут меня сумасшедшим…»
