Я сомкнул веки. Они никогда не узнают. Но я-то знал.
Знал многое. Слишком многое.
— Когда состоятся похороны?
— Послезавтра.
Он назвал кладбище и добавил:
— В одиннадцать часов. Она будет лежать рядом с мужем и детьми.
— Я приеду. Встретимся там. Если я что-то могу сделать...
— Нет, Бред. Все уже подготовлено, — сказал он. — Теперь никто не сможет сделать для нее что-либо еще.
Я опустил трубку. Его слова звенели у меня в ушах. Я сидел, уставясь на разлетевшиеся по столу и ковру листки. Машинально наклонился, чтобы поднять их, и вдруг внезапно на моих глазах появились слезы.
Я услышал, как открылась дверь, но не поднял головы. Передо мной стояла Микки. Она коснулась рукой моего плеча.
— Мне очень жаль, Бред, — сказала Микки.
Выпрямившись, я посмотрел на нее.
— Ты знаешь?
Она кивнула.
— Он сообщил мне, прежде чем я соединила его с вами, — тихо промолвила Микки. — Это ужасно.
Она протянула мне бокал.
Я взял его и поднес к губам. Микки стала собирать бумаги, валявшиеся на полу. Подобрав последние листки, она вопросительно посмотрела на меня.
Моя улыбка больше походила на гримасу.
— Ничего, — сказал я, — оставь договор здесь. Я просмотрю его позже.
Она положила аккуратную стопку на стол и направилась к двери.
— Никаких звонков, Микки, — предупредил я ее. — И никаких посетителей. Я занят.
Обернувшись, Микки кивнула; дверь мягко закрылась за секретаршей. Я подошел к окну и посмотрел в него. Мрачные серые здания врезались в холодное голубое небо. На клочке Мэдисон-авеню размером пятьсот на четыреста футов размещались помещения общей площадью в полмиллиона квадратных футов. Новые соседние дома казались крохотными. Этот городской пейзаж был частью большого бизнеса, которому я принадлежал.
Я стремился к этому миру с тех пор, как началась моя сознательная жизнь. Теперь я знал, чего он стоит.
Ничего. Абсолютно ничего. Один маленький человек на тротуаре стоит больше целого города.
Я не мог поверить в то, что она мертва. Совсем недавно мягкие губы Элейн касались моих, ее голос звучал у меня в ушах.
Элейн. Я произнес имя вслух. Некогда сладкое и нежное, теперь оно казалось кинжалом, вонзающимся в мое сердце. Почему ты сделала это, Элейн?
Снова раздалась трель телефона. Я вернулся к столу, раздраженно поднял трубку.
— Я же просил ни с кем меня не соединять, — рявкнул я.
— Ваш отец здесь, — тихо сказала Микки.
— Хорошо, — произнес я, поворачиваясь лицом к двери.
Он скованно вошел в кабинет. Отец почти всегда имел смущенный вид; уверенным в себе он казался лишь сидя за рулем автомобиля. Отец осторожно, изучающе покосился на меня своими темными глазами.
