По моей душе ходили длинные ноги словачки. Я вышел из трамвая, подошел к своему дому, поднялся на третий этаж. Только у двери я вспомнил о ключах, забытых в больнице. Я снова спустился и снова стал ждать трамвая. И мысленно продолжал рассуждать:
Ну, ладно. Из-за Тржишки я сегодня рассуждаю иначе, чем рассуждал бы вчера или завтра. Но если я рассуждаю иначе, значит ли это – хуже? Нелогична ли мысль об опасности словачки? (Нет, она логична и опирается на большой опыт). Так что же с Тржишкой связано – помутнениеили прояснениерассудка? Что более соответствует подобию мира, в котором я живу: этот будничный, легкомысленный образ, который я создаю в обычные дни, либо этот сегодняшний, особыйобраз? Какой из них настоящий? Какой из них лишь видимость, а в каком – сущность?
14.
Подошел трамвай – в этот раз переполненный. Я продрался внутрь вагона, ухватился правой рукой за кожаный ремешок, оперся головой о руку и смотрел в окно на проплывающие дома.
Я понимал, что сегодня я уже не найду покоя. Через пятьдесят минут я буду в больнице, еще через пятьдесят минут – дома. Но едва ли удастся завалиться на диван с детективным романом. Надо еще придумать, как объяснить неявку на первомайскую комиссию. Это будет нелегко, ведь сегодня в течение дня я перебрал все возможные отговорки и ни одна из них не стоила ничего.
Если бы дело заключалось только в том, чтобы оправдаться перед товарищами из комиссии! Хуже другое: наверняка завтра старшая сестра злорадно заявит нашему главному, что со мной невозможно работать и что главврачу стоило бы задуматься над моральным обликом своих врачей. Что я скажу главному?
Сказать, что заболел? Так он же видел меня за пятнадцать минут до начала заседания. Соврать, что мне надо было на похороны дяди Войтеха? Так мы в машине весело болтали и ни о каких похоронах не было даже намека. Или сказать, что я просто забыл? Так он в этот день несколько раз напоминал, чтоб я посещал заседания комиссии!
Как ему это все объяснить? Ведь он теперь, конечно, рассердится и отвернется от меня! А я ведь вишу на волоске, и мне так необходимо его расположение! Ведь он моя единственная защита! Единственная!
В эту минуту в моей голове снова возникла тржишкина фигура; я видел, как он сидит на стуле с закатанными до локтя рукавам, и мне пришло в голову, что он нечто совершенно иное, нежели вестник невезений, каким я его считал, когда смотрел близорукими глазами этого обманчивого мира; но если посмотреть
