— С чего тоска-то?
— Тоска-то? А бог ее знает! Не верим больше — вот и тоска. В боженьку-то перестали верить, вот она и навалилась, матушка. Церквы позакрывали, матершинничаем, блудим… Вот она и тоска.
— А ты веровал ли когда?
— Батюшка!.. Вот те крест: маленький был, веровал. В рождество Христа славить ходил. Не приди большевики, я бы и теперь, может, верил бы.
— Сам-то не коммунист?
— Откуда! Я бы, может, и коммунистом стал — перед тобой-то чего лукавить! — но был у меня тесть — ни дна бы ему, ни покрышки! — его в тридцатом году раскулачили…
— Ну.
— Ну, я с той поры и завязал рот тряпочкой и не заикался никогда.
Угодник больше того удивился. Горько удивился.
— Ты что, Тимофей?
— Как на духу батюшка! Дак ты чего пришел-то? К добру или к худу — как понимать-то?
Угодник потрогал маленькой сморщенной ладонью белую бородку.
— Чего пришел… Да вот попроведать вас, окаянных, пришел. Ты, однако, подымись с колен-то.
— Постою! Чего мне не постоять? Не отсохнут. Что, батюшка, так вот походишь, поглядишь по свету-то: испаскудился народишко?
— Маленько есть. Значит, говоришь, тесть тебе перешел дорогу?
— Перешел. Да он и кулаком-то, по правде сказать, никогда не был, так — заупрямился тогда, с колхозами-то, нашумел, натрепался где-то… Трепач он был, тесть-то. Дурак дураком. Ботало коровье. Жил, правда, крепко. А я середнячишко был… мне бы в партию большевиков-то можно бы…
— И что же он, тесть-то?
— Отпыхтел свое, пришел. Я его так и не видел — далеко живем друг от друга. У сына он живет, балда старая. А сын далеко где-то. Так, говоришь, испаскудился народишко?
— Здорово испаскудился, — серьезно сказал Угодник.
— Совсем никудышный стал народ! — подхватил Тимофей. — Пьют, воруют… Я и то приворовываю на складе. Знамо, грех, но поглядишь кругом-то — господи-господи, что делается!
— Приворовываешь?
— Приворовываю, батюшка. Ребятишек вон выучил — на какие бы шиши, так-то? Батюшка… — Тимофей весь собрался, подполз поближе. — Чего я тебя хотел попросить…
— Ну?
— Ты там к господу нашему, Исусу Христу, близко сидишь… К деве Марии… Посоветуйтесь там сообча да и… это… Шибко уж жалко, батюшка! До того жалко, сердце обмирает. Ведь я мужик-то неглупый, ведь у меня грамотешки-то совсем почти нету, а я вон каких молодцев обвожу вокруг пальца…
— Не пойму я.
— Родиться бы мне ишо разок! А? Пусть это не считается, что прожил, — родите-ка вы меня шло разок. А?
Угодник опять невольно рассмеялся.
— То жалуется — тоска, а то… Ну и сукин ты сын, Тимоха!
