— А я на Черном море был, — похвастался я. — Жара жуткая, а потом шторм, волны огромные, размером до второго этажа.
— Ну ладно, будет врать. Таких волн не бывает, — сплюнул Коля Васильев.
— Ага, не бывает. Очень даже бывает. Мы думали, что наш дом в море смоет. Сели ужинать, а в окно волна и все смыла…
— А я у бабки в деревне был, — вступил в рассказы Вовка Сорокин. — Такая дура. Кричит, ругается, ничего не соображает. Дед от нее на охоту удирал и меня с собой брал. Я из настоящего ружья стрелял.
— И что, убил кого—нибудь?
— А как же. Двух медведей, — хвастается Вовка.
— Ха… — смеемся мы. — Двух медведей, мы так и поверили.
— Юрка, а ты?
— А я здесь все лето был, — Семечкин грустен. — Все разъехались, тихо стало, пусто. Вот, рисовать научился. — Он выдирает из тетрадки страничку, на ней явственно виден Сорокин и два удирающих мохнатых медведя. Они живые. И Вовка, и медведи, они бегут прямо на этой страничке.
— Здорово, — зевает Коля. А я открываю рот и не могу оправиться от удивления.
— Юрка, а что еще ты умеешь? Любовь Васильевну можешь нарисовать?
— Могу, — Юрка делает несколько движений карандашом и на чистой страничке стоит толстая тетя Любовь Васильевна, наша классная руководительница, рассказывающая школьникам о том, как широка страна наша родная.
— Ну надо же, как ты это делаешь. Я уже сам ее забыл, а ты…
— Не знаю. Я просто вспоминаю, и оно само по себе получается.
— Юрка, поганец. Быстро домой, а то убью…
— Мне пора, — бледнеет Юрка. — Батя опять нажрался.
— Расселись тут — Юркин отец с трудом стоит на ногах.
— Хоть бы детей постыдился, — крестится старушка в платке.
— А, е… — отец сползает на скамейку. — Что вы все… — Начинает он, но теряет нить.
— Бать, пошли. Пошли, ну прошу тебя. Вставай.
— Сучонок. Ты слышишь, что я тебе говорю? Слышишь?
— Пошли, батя. Прошу тебя.
Выходные закончились. И я как-то сам сел на велосипед и поехал. Мимо кирпичных домов, мимо дома моей одноклассницы Гали Бабушкиной, в которую был слегка влюблен. Мимо дворца пионеров, дома Культуры, школы, горсовета, физтеха, книжного магазина, станции, рынка, кафе «Чародейка».
— Держи его! Уйдет!
Передо мной стояли сельские хулиганы из нашей школы, перешедшие уже в четвертый класс.
— Эй, ребята, вы чего.
— Городской, сволочь. А ну, иди сюда.
— Ребята, — я судорожно вспоминал содержание прочитанных книжек и беседы с мамой, наставлявшей меня о правилах хорошего тона. — За что?
— Сука. Отдавай велик.
Меня били ногами. Не то, чтобы очень сильно и по голове, больше по ребрам и как-то нерешительно, чтобы не покалечить, а напугать.
