Он решился:
— Бюрке. Нимм. Бери. Бери автомат. Иначе и тебе и мне — капут.
Подвинув локтем оружие, повторил:
— Нимм. Бери!
Немец нерешительно притянул к себе автомат.
— Выстрелю — стреляй и ты. Понял?
— Йа, йа, — ответил немец дрожащим голосом.
Якушин прицелился в «чёрного», несомненно, самого главного. У этого немца наверняка хищный нос и короткие гитлеровские усики.
Выловив в прицеле трепещущую мушку, уже готовый выстрелить, он скорее почувствовал, чем услышал какое-то движение слева.
Повернул голову и увидел, как поднявшийся во весь рост Бюрке вышагнул из-за тягача. Тряся контуженной головой, размахивая автоматом, пленный что-то пронзительно кричал.
Ошеломлённый Якушин улавливал лишь отдельные слова:
— Нихт шиссен… Камраден. Нах хаузе… Капут… Нихт шиссен… Вег…
Что это? Неужели он уговаривает их сдаться или уйти? Дурак!
«Та-та-та» — ударил автомат.
«Теньк… теньк… теньк» — пропели пули.
Бюрке схватился за живот. Скрючившись, присел, как для прыжка, и повалился набок.
«Своего убили, немца. Сволочи, звери, гады паршивые!» — От ярости Алексей заскрипел зубами. Ещё в руках «чёрного» бился автомат, когда Якушин, успокоив прыгающую в прицеле мушку, нажал на спуск.
Плащ осел, надулся колоколом и, смятый, упал.
«Попал, попал, попал!»
Передёргивая затвор и поводя стволом карабина, Якушин искал оставшихся фашистов и не мог найти. Мельтешили стебельки пшеницы, головки цветов, темнели бугорки и воронки, а немцев не было. Он не сразу понял, что они залегли.
Ожидая ответного удара, Якушин отполз влево, вдоль гусеницы, и правильно сделал, потому что на прежнюю его позицию в тот же миг шквалом обрушились автоматные очереди.
Теперь Алексей был совсем близко от Бюрке. Маленький немец, сжавшись, лежал на правом боку. Над ремнём, на пыльном мундире, расплывалось тёмное пятно. К нему прижималась, ощупывая, ладонь левой руки, а правая, неестественно длинная, судорожно вцепилась в ремень автомата. Казалось, Бгорке тянулся к оружию и не мог дотянуться.
«Стрелял бы, а не уговаривал, — с горечью и досадой подумал Алексей. — Им наплевать, что ты немец, они же добьют тебя, вот сейчас добьют».
Противясь этой мысли, он подлез под корму «крокодила», рывком выдвинулся из-за укрытия, обеими руками ухватил Бюрке за полы мундира и потянул на себя. Тощенькое тело словно бы упиралось, стало тяжёлым и неподатливым. Сбивая коленки, натужно выгибаясь, Алексей поволок раненого, за которым тащился автомат. Но, поворачиваясь, чтобы приподнять Бюрке и прислонить к борту машины, он вдруг почувствовал хлёсткий, как железным прутом, удар по ноге и на миг замер.
