Вот те раз, он смеётся! Впервые Якушин увидел, как дрожит острый подбородок Бюрке, как немец хохочет, открыв большой рот с мелкими, неровными, сизовато-белыми зубами.
Оборвав смех, Бюрке облизнул языком пересохшие губы и твёрдо сказал:
— Дох зи верден шиссен. Все же вы будете стрелять. Из этой вот винтовки. И я вас понимаю.
— А если всё-таки отпущу?
— Нет, и тогда останусь. Для меня война кончилась. Капут.
— Что же вы хотите?
— Снова служить в гараже, работать.
— А после работы?
Бюрке улыбнулся:
— Вечерами я выпивал бы пару кружек пива.
— С сосисками и капустой?
— Да, с сосисками, если они будут, и с тушёной капустой.
— И это — все?
— Разве мало? Вы думаете, я нацист? Нет, нет, Я был всегда такой маленький, неприметный и глупый. Рыжий Маусхен, Рыжий мышонок — звали меня. Ребята не желали со мной играть. Им было неинтересно. И меня не приняли в гитлерюгенд, хотя я об этом мечтал.
— Мечтали?
— Да, конечно, я хотел быть сильным и носить униформу.
— Ну, а когда выросли?
— Тогда меня уже не спрашивали, чего я хочу, чего не хочу. Просто сделали солдатом — и все.
— Вам можно верить, Клаус?
— Я говорю правду.
— Ладно, — спохватился Якушин. — Пошпрехали, и хватит. Работать надо!.. Арбайтен, арбайтен!
Была половина шестого, когда они принялись заводить «крокодил». Потемнели и как бы погустели озими. Солнце зависло над чётко обозначившимся горизонтом, за которым скрылись танки и автомашины. Вероятно, они ушли далеко, не встречая сопротивления? порывистый западный ветер не доносил ни выстрелов, ни шума моторов. В степной тишине одиноко стучала и скрипела заводная рукоятка, которую долго и безрезультатно крутил Якушин. Туго проворачиваясь, она часто срывалась. Алексей, согнувшись, напрягался, пыжился, но не показывал виду, что устал. Бюрке, сидя в кабине, регулировал зажигание, нажимал на стартер.
Наконец-то ухнул, зафыркал и заурчал двигатель, задрожал своим пятнистым телом мощный «крокодил». Алексей рукавом ватника вытер пот с лица и с улыбкой посмотрел через ветровое стекло на Бюрке. Но тот держался как-то странно. Повернувшись всем телом, он высунулся в боковое окошко кабины.
Якушин проследил за его застывшим взглядом.
По степи, без дороги, шло пять человек.
За километр-полтора невозможно было определять, во что они одеты и есть ли у них оружие, но Алексея сразу же охватил тревожный трепет. Фашисты!
Заглох двигатель. Взвизгнула дверца. Распахнув её, Бюрке спрыгнул на землю.
Якушин заставил себя думать об этих людях спокойно. Кто они? Почему непременно фашисты? Идут с востока. Может, наши? Например, разведка, высланная пехотой вслед за танками.
