Длинный протяжный вопль, подхваченный эхом, покрыл урчание мотора, позвякивание клеток и голос рассказчика. Взвизгнули тормоза; Гай сильно ударился о руль, но не почувствовал боли.
– Вы слышите?!
Крысолов прервал рассказ на полуслове, нахмурился, вслушиваясь в тишину.
– Что это? – прошептал Гай, борясь с постыдным спазмом в животе.
– Это лес, – раздумчиво сказал флейтист. – Лес, понимаешь ли. Такое дело… Поехали.
– Может быть…
– Поехали-поехали. Трогай.
Гай повиновался; машина ползла вперед, и Гаю хотелось, чтобы она присела, подобрав колеса, вжалась в землю. А еще сильнее хотелось оказаться далеко-далеко, пусть хоть и в кабаке, пусть хоть и насмехаются, да хоть и драка…
Он вдруг напрягся, подавшись вперед; там, на обочине, в путанице света и тени ему померещился некий темный предмет. Нет, не померещился… Или… Нет…
– Лежит, – сказал он хрипло. Крысолов поднял брови; он смотрел туда же, куда и Гай.
– Лежит, – повторил Гай с отчаянием. – Вот…
Впереди, на краю дороги, среди грязноватой груды прелых прошлогодних листьев лежал человек.
Женщина.
Темно-синий поношенный плащ комом сбился на спине, до половины накрыв голову, оставляя на виду тонкую ногу в коричневом чулке и путаницу волос на затылке. Правая рука женщины, выброшенная вперед, еще минуту назад скребла глину; на хрупком запястье сидел массивный браслет желтого металла. Похоже, золотой.
– Господи, – пробормотал Гай глухо. Машина дернулась вперед; Крысолов опрокинулся на спинку сидения, а Гай уже тормозил, на ходу распахивая дверцу, другой рукой нащупывая аптечку под сидением, и руки тряслись:
– Господи…
– Ты куда? – резко бросил флейтист.
Гай уже спрыгнул на землю. Лихорадочно огляделся в поисках возможного врага – никого не увидел, шагнул к лежащей. На мгновение сделалось страшно до тошноты – странная женщина, может быть, мертвая, посреди леса – но Гай рывком преодолел слабость, сжал зубы, склонился, протянул руку, намереваясь отвести плащ…
Его грубо схватили за ворот. Подняли над землей и швырнули так, что он пролетел метра два и рухнул на дорогу.
Глаза Крысолова горели, как зеленые лампы; смерив Гая холодным взглядом, он носком босой ноги отодвинул в сторону упавшую аптечку:
– Ну, ты и…
Через секунду в руках у него оказалась флейта; Гай зажал уши руками.
Звук пробился и сквозь пальцы. Звук был нехороший, выворачивающий наизнанку, совершенно мучительный звук; Гай открыл было рот, но крикнуть не успел.
Не переставая играть, Крысолов обернулся к лежащему телу; тело дрогнуло. Тело конвульсивно дернулось – и перестало быть телом, скомканный плащ зашевелился, это был не плащ уже, а огромная черная перепонка, и под ней не было женского тела – слепая труба, похожая на обрубок змеиного тела, кожистый мешок с гроздью тонких суставчатых щупалец, так точно имитировавших черные человеческие волосы… И нога в коричневом чулке сделалась пульсирующей кишкой, а там, где Гаю мерещилось колено, открылся мутный, будто подернутый жиром глаз. И золотой браслет на запястье обернулся костяной пластинкой.
