Светало. На месте костра осталась только груда угольев.
– Вот так штука, – пробормотал юноша, – ты будто сам был там и все видел…
Обладатель трубки усмехнулся, по своему обыкновению. Седоусый крякнул, в замешательстве потирая затекшую спину:
– Да… Вот это да уж…
Стоял тот самый предрассветный час, когда ночь уже сбежала, а утро еще не вступило в свои права.
– Вот так штука… – снова протянул юноша, – но какая же из этих историй… Я хотел спросить, как оно было на самом деле?
…Он проснулся за секунду до крика и долгих несколько мгновений лежал, глядя верх – спеленутый темнотой, истекающий потом, скованный ужасом немолодой человек. Потом темнота содрогнулась.
Так не кричат ни люди, ни звери; так умеет вопить только то железное чудовище, та уродливая, в шелухе позолоты птица, которая все последние годы хранила его покой. Точно так же она кричала восемь дней назад; и за восемь дней перед тем она кричала тоже.
Он лежал, пытаясь успокоить дыхание и унять полчища холодных мурашек, бегающих по груди и спине. Он знал заранее. Он все заранее знал.
За дверью панически заметались шаги. Напряженные голоса; потом неподобающе громко застучали в дверь:
– Государь… Государь, опять… Проснитесь…
Он нашел в себе силы усмехнуться: после крика позолоченной птицы на много верст в округе не бывает спящих. И покойники, верно, содрогаются в гробах…
Кто пустил слух, будто птица золотая? Господи, какая безвкусица. Безвкусный чародей в пестром наряде и смешном колпаке. Могучий чудотворец – и он же скопец, вызывающий презрительную жалость…
Дадон поначалу не верил в его подарок. То было время страха и отчаяния, и навалившиеся орды торжествовали, и страна кричала от ужаса так торжествует грязный насильник, застигнувший добропорядочную матрону, и так кричит несчастная женщина, брошенная на землю…
Бесценный подарок. Толстый слой позолоты на непропорциональном стальном теле, на коротких крыльях вещего петуха… И даром. Потому что нельзя же, в самом деле, считать сделкой то странное обещание, данное чародею в ответ на его настойчивую просьбу…
– Государь… Государь!!
В щель приоткрывшейся двери проник желтый свет – нервный, пляшущий, как на пожаре. Он зажмурил глаза – тусклый отблеск показался ему ослепительным.
В первый раз, дважды по восемь дней назад, по приказу птицы ушел на восток Тоша, и ни у кого тогда не возникало сомнений, что он вернется с победой и ворохом новостей; однако миновали восемь дней, вестей от войска так и не дождались, зато петушок закричал снова – обернувшись в ту же сторону, хрипло, отчаяно и зло. По городу прокатились замешательство и страх, и вслед за братом ушел Гриша – во главе резервного отряда, сосредоточенный и хмурый, на прощание заверивший отца, что все будет хорошо и он, Григорий, вызволит Тошу хоть из-под земли… Или отомстит за него – вслух он об этом сказать не посмел, но отец достаточно хорошо знал его, чтобы прочитать мрачную решимость в повзрослевших сыновних глазах.
