– Варенья – десять банок, грибов – пять корзин, а ребят… ребят… – Я силился подсчитать: да, да, Галя отправится к своим родителям, захватит обоих дядюшек. Верно, и у других есть в Москве родные… – Человек двенадцать пионеров с двумя руководительницами. Хорошо? – закричал я.
А в телефоне снова невыносимо затрещало, и на этот раз уже не из колодца, а из бездонной шахты я услышал сперва «спасибо», а через некоторое время – «пожалуйста».
– Что – спасибо? Что – пожалуйста? – завопил я. Трум-тум-тум!.. И деревянный голос телефонистки:
– Заканчивайте разговор, пять минут истекло. Я положил трубку.
– Ну что? – нетерпеливо спросили все трое.
– Жена сказала: «За грибы и варенье – спасибо, и вообще… – не совсем уверенно добавил я, – пожалуйста, буду рада».
– Ну вот и прекрасно! – улыбнулась Елена Ивановна. – Какая ваша жена милая, отзывчивая женщина!
– Магдалина Харитоновна! – воскликнула Люся. – Действуйте! Вы – на своем фронте, я – на своем. Договоримся: к четырем часам утра ребята – к вам на квартиру с фруктами и ягодами. Доктор, а вы – с корзиной с Соней. Магдалина Харитоновна, вы варите варенье, а мы – в атаку на грибы.
– Только, пожалуйста, не так уж много, – попросил я. Но на мою просьбу, кажется, никто не обратил внимания. Я возвращался домой вместе с Люсей.
– Доктор, – спросила она, – а вы не боитесь? Мы не помешаем вашему Мише готовиться к экзаменам?
Я схватился за голову. Как я мог забыть, что в эти дни решается судьба моего сына?! «А хорошо ли я услышал мамин ответ?» – с ужасом усомнился я. Но отступать было уже поздно.
* * *
За буйной сиреневой зарослью в тихоньком переулочке спрятался домик Магдалины Харитоновны. Восходящее солнце сотнями тонких косых лучей пронизывало кусты. Пар поднимался от мокрой железной крыши, алмазики росы блестели в листочках манжеток, на метелках мятлика, на колосках пырея…
Еще не было и четырех утра, когда я и Соня, в шароварах и куртках, невыспавшиеся, взъерошенные, дрожащие от холода, подошли с двумя пустыми плетеными корзинками и с увесистыми мешками сахарного песку.
Магдалина Харитоновна, важная, надменная, варила на крыльце варенье. Она сдвинула вместе три керосинки и поставила на них огромный, ослепительно блестевший медный таз, напоминавший щит римского легионера. Как древнеримская жрица, она священнодействовала; тоненькие струйки пара поднимались над «треножником», запах был божественный, ни с чем не сравнимый.
Увидев меня, она милостиво разрешила мне подняться на крыльцо и заглянуть в розовую жидкость, клокотавшую в тазу. Соня получила столовую ложку пенки.
