— Вы все еще подозреваете меня в убийстве Сюзанны Краст?
— Нет, но очень рассчитываю, что вы выведете меня на след убийцы — у вас куда большие возможности и полномочия, и вы можете использовать не дозволенные для меня методы.
— Извините, конечно, но… откуда у вас такой интерес к самой, в сущности, банальной истории?
— Мы с Сюзанной вместе росли и очень дружили, да и потом сохранили самые добрые отношения. Поэтому я своими руками прикончу ее убийцу, месье Лиссей.
— Если я не успею вас опередить. Не забывайте, что этот тип застрелил и моего друга Бертрана Тривье.
Лафрамбуаз покачал головой:
— Прошу прощения, месье Лиссей, но вы же сами признали, что обязаны мне жизнью, верно?
— Согласен! И что с того?
— Ну так вот, в обмен на вашу я хочу получить жизнь убийцы Сюзанны!
— Боюсь, в такой ситуации мне было бы трудно отказать вам, инспектор.
Мы обменялись крепким рукопожатием, еще не зная, что положили таким образом начало долгой дружбе. Но чем большей симпатией я проникался к исключительным достоинствам Лафрамбуаза, тем с большим стыдом представлял, что он может подумать обо мне после недавнего конфуза.
— Сам не знаю, что за муха меня укусила… Впервые в жизни я вел себя так по-дурацки… Как-никак следовало догадаться, что, раз убийца Сюзанны знал о нашей с ней предполагаемой встрече, наверняка он не спускает с меня глаз… А я попался, как молокосос… Просто невероятно!
— Зато вполне объяснимо, если ваши помыслы заняты чем-то другим.
К своему величайшему смущению, я покраснел. Иеремия никак не мог знать о моей слабости к Эвелин Гажан, и все-таки сразу нащупал болевую точку. Давно пора взять себя в руки! Я поглядел на часы.
— Еще есть время нанести пару визитов. Вы опять поедете следом?
— Нет. Во-первых, вы дали слово оставить убийцу Сюзанны мне, а во-вторых, я знаю, где вас искать. До свидания, месье Лиссей, и позвольте мне дать вам добрый совет: думайте только о том или о тех, кто собирается отправить вас следом за вашим другом и моей подругой. До скорого.
Провожая взглядом Иеремию Лафрамбуаза, я невольно подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем врагом. Под его внешней отрешенностью угадывались несгибаемая воля и полное отсутствие жалости к кому и чему бы то ни было. Если бы Лафрамбуаз не служил закону и, возможно, не сохранил остатки былой религиозности, из него получился бы идеальный тип хладнокровного и методичного убийцы, «человека без нервов» — достаточно заглянуть в его ледяные, не выражающие никаких человеческих чувств глаза. Перебрав в памяти последние часы, я пришел к выводу, что инспектор не совершил ни одной ошибки. Вся мизансцена, устроенная убийцей Сюзанны, пропала даром. Я подумал о безжалостной, хоть и молчаливой ненависти, которой с той минуты проникся к преступнику Иеремия. Пожалуй, можно поспорить, что тот заранее обречен. И все-таки разоблачить его я обязан сам, хотя бы для того, чтобы оправдаться в глазах инспектора, а заодно и в своих собственных.
