— Понимаете ли, мне приходится работать допоздна, и, перед тем как лечь в постель, я обычно позволяю себе небольшую прогулку по старому городу, который я просто обожаю. И вот в эту самую ночь случаю было угодно направить мои стопы на улицу Кляртэ, и, когда я проходил мимо дома мадемуазель Танс, я увидел у нее свет и постучал в ставни.
Гремилли чуть не взорвался от негодования. Узнав все от мадемуазель Танс, доктор нагло воспользовался его же историей. Таким образом, он увиливал от любого обвинения, и становилось бессмысленным даже ставить под сомнение его слова. Они все заодно, как воры на ярмарке.
— Арлетта мне открыла, и мне было приятно увидеть там и Арсизака. Он познакомился с Арлеттой у меня, и я, старый холостяк, чувствую себя с ними словно в семейном кругу, по крайней мере до тех пор, пока у них хватает сил меня терпеть.
— В котором часу вы ушли от них?
— Мне, видимо, будет трудно точно ответить на ваш вопрос. Во всяком случае, уже перевалило за час, так как, вспоминаю, я что-то заметил Арлетте насчет боя ее настенных часов, который мне показался каким-то чудным. Тогда как раз пробило один час.
— Тем самым вы подтверждаете алиби мсье Арсизака?
— А что, ему надо какое-то алиби?
— Послушайте, доктор, хватит ломать комедию. Вам прекрасно известно, что мсье Арсизак подозревается в убийстве своей жены!
— Неужели есть такие болваны, которые могут его в этом подозревать?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос.
— Пусть будет так, но, если бы меня об этом спросили, не думаю, чтобы мой ответ вам очень понравился.
— Хочу вам напомнить, что я — полицейский.
— Зачем напоминать, это и так видно.
Врач чувствовал свою неуязвимость. На сей раз Гремилли не выдержал:
— Мне кажется, мы плохо начали.
— Мне тоже так кажется.
— Тогда, может быть, попробуем по-другому?
— Я к вашим услугам.
— Не могли ли бы вы рассказать мне что-нибудь о мадам Арсизак?
— Элен? Восхитительная женщина…
— …которую обманывал муж.
— Возможно, жить рядом с восхитительной женщиной не всегда самое великое счастье.
— А вы сами бывали у нее?
— Редко.
— И на то были причины?
— Она на меня тоску нагоняла. Я допускаю, конечно, что святость — дело серьезное… В общем, что-то в этом роде я имел неосторожность ей однажды сказать. Она на меня с тех пор обиделась, и одно мое присутствие, вероятно, оскорбляло ее чувства.
— Знала ли она о своей беде?
— Скажем, догадывалась.
— Вам неизвестно, кто будет ее наследником?
— Думаю, ее муж, но поскольку она ничего за душой не имела… Она вышла из семьи мелких аркашонских коммерсантов. Работала в бакалейной лавке родителей. Однажды туда вошел Жан, и она… она вошла в его жизнь.
