На лице моего друга возникает ироническая улыбка.
— Согласись, что именно секретарь тебя интересует, Тонио? Я это понял по взглядам, которые ты на него бросал. Печенкой чувствую, тут пахнет крупным преступлением. Послушай, дружок, я тебе помогу и достану любые сведения, но если ты, когда настанет время, не дашь мне первому хорошую информацию, я опубликую фотомонтаж, где ты будешь голым на осле с щеткой для сортира в руке, и назову эту эмблему символом твоей профессии.
У четы Берю физиономии, как пасмурная погода. Толстяк проголодался по-настоящему, а проглоченный недавно паштет растворился в его утробе, как незабудка в коровьей пасти. Красавица Берта вне себя от ярости. Ее усы воинственно топорщатся. В машине страшно жарко, и оба красные, как раки после уик-энда в кипящей кастрюле. Словом, идеальная пара.
— Однако вы не торопитесь! — шипит бегемотиха, сверкая глазами. — Вы не отдаете себе отчет в том, что мы торчим в вашей машине с самого утра!
Меня так и тянет заметить ей в ответ, что лучше ей торчать где-нибудь в огороде, отпугивая ворон, а не в моей тачке. В конце концов, она первая вопила, что нужно наказать похитителей. Если бы еще старая корова рассказала нам всю правду!
Отъехав немного от студии, я жму на тормоз и показываю Берте фотографию Элвиса.
— Вы его узнаете?
Мадам устремляет свой коровий взор на глянцевый прямоугольник.
— Нет! — заявляет она категорично. — Никогда не видела этого хмыря! Кто это?
Я ощущаю разочарование. Что-то внутри меня и моего закрытого «форда» подсказывало мне, что секретарь имеет связь (всего лишь устойчивое выражение) с этой темной историей.
— Вы абсолютно уверены? — настаиваю я. — Посмотрите получше!
Толстуха подпрыгивает так, что ноют рессоры.
— Чего?! Вы думаете, я свихнулась? Я же не слепая и умею отличить людей, которых знаю! И…
Она ищет какой-нибудь весомый аргумент, но тщетно. Согласитесь, в жизни главное — быть понятым, правда?
Я прячу фотографию человека с пульверизатором в карман.
— Хорошо! Скажем так, мы выстрелили в «молоко».
— Выстрелили в «молоко»! — негодует нагромождение жира. — Молоко! А дом? Это что, не в счет? Я же говорила, я его узнала!
— В конце концов, мадам Берюрье, вы ведь узнали то, что никогда не видели. Просто не могли видеть…
Этими словами я, похоже, побиваю все ее аргументы. Толстяк ржет, и его нежная супруга, пользуясь случаем, влепляет весельчаку звонкую затрещину, которую он принимает с благоговением.
