– Еще бы этот скряга, митаннийский царь, не был милостив. Я отослал ему его драгоценную Иштар, покрыв ее золотом, да еще гору слитков в придачу. Теперь я снова озолочу его, на этот раз благодаря его дочери. Надеюсь, она стоит того. – Он выдернул свою ногу из рук слуги. – Хна высохла, и на другой ноге тоже. Убирайся. И ты убирайся! – прикрикнул он на раба, подрезавшего фитильки.
Когда слуги, шаг за шагом отступая по мозаичным плитам, наконец, вышли и дверь за ними бесшумно закрылась, Аменхотеп успокоился.
– Итак, моя Тейе, что у тебя на уме? Ты же пришла сюда не для того, чтобы предаваться любовным утехам со старым жирным богом с гнилыми зубами.
Она быстро справилась с чувством тревоги, которое испытывала всякий раз, когда он так говорил. Он был проницателен и хладнокровен, этот человек, испытывавший жестокое наслаждение при созерцании человеческих несовершенств, даже если это были его собственные несовершенства, и он лучше, чем кто бы то ни было, понимал всю ироничность этого своего описания. Потому что в Нубии, близ Солеба,[5] жрецы денно и нощно возносили ему молитвы и курили фимиам, и множество свечей горело у подножия громадной статуи Аменхотепа – каменного изваяния ныне живущего бога, которому было не суждено ни стариться, ни болеть.
– Мне нужно поговорить с тобой наедине, Гор. Будь добр, отошли его, – сказала Тейе, кивнув на спящего мальчика.
Аменхотеп удивленно поднял брови. Он с неожиданной легкостью поднялся с кресла, откинул покрывало на ложе и нежно положил руку на голый бок спящего ребенка.
– Просыпайся и уходи, – сказал он. – У меня царица.
Мальчик со стоном перевернулся на спину и открыл темные, обведенные черной краской глаза. Увидев Тейе, он отстранился от фараона, соскользнул на пол, преклонил колени и, не сказав ни слова, вышел за дверь.
– Он старше, чем кажется на первый взгляд, – бросил Аменхотеп, даже не думая оправдываться. – Ему уже тринадцать.
Тейе присела на край ложа, холодно глядя на мужа.
– Ты прекрасно знаешь, что это противно богам. Из всех древних законов этот – самый строгий, и мужчина, осквернивший свой дом, навлекает на него проклятие и заслуживает смерти, так же как и его любовник.
Аменхотеп пожал плечами.
– Здесь я – закон. Кроме того, Тейе, почему это нарушение должно тревожить тебя? Между нами говоря, мы с тобой уже нарушили все законы империи.
И те, что касаются убийства, тоже, – подумала Тейе, а вслух сказала:
– Это все суеверные сплетни, но они меня беспокоят. О твоей ненасытности ходят легенды, и долгие годы такая слава только возвышала тебя в глазах подданных и иноземных вассалов. Но это… это вызовет скверные толки, люди станут хвататься за свои амулеты, в их сердцах вместо благоговейного трепета поселится враждебность.
