Домбал сосет окровавленные пальцы.
— Смотри уйдут оба…
— Успеет. Бакула моложе.
Домбал медленно поднимает пистолет. И когда я хватаю его за руку, на полированном металле оружия вспыхивает пурпурный огонек:
— Успеет, — говорю я и всеми силами души хочу, чтобы он действительно успел.
Мы идем как слепые, придерживая друг друга. Впереди уже два черных предмета, которые медленно катятся к морю. Мне кажется, что Фрич движется медленней. То ли доконал его холод, то ли он понял, что рев черной воды, который он слышит перед собой, все равно не в силах заглушить его отчаяния.
Бакула встает, пытается встать, падает и снова подымается, протягивает вперед руки и вдруг оказывается в потоке яркого света. С берега, который маячил сзади лишь тусклыми точками огней, ударил луч прожектора. Но тут же его яркость ослабевает: прожектор переключили на рассеянное освещение. В мягком желтоватом зареве огня впервые возникает передо мной с полной отчетливостью неспокойное движение моря, кружево пены, а несколько ближе — ровно обрезанная кромка льда.
— Собаки приехали, — говорит Домбал.
С берега доносится заливистый лай.
Мы все еще идем, всматриваясь в одну точку. Уже трудно разобрать, то ли это человек, то ли непонятный, облепленный снегом предмет, выброшенный волнами на лед.
— Герман! — Это кричит Бакула. Он с трудом держится на ногах. Спотыкается о ледяные выступы. — Герман! Стой! Стой! Вексель у меня! Слышишь… У меня вексель!..
Последнее слово разрывает тишину, подобно выстрелу, и гаснет в белом безмолвии.
Домбал, не вынимая изо рта окровавленных пальцев, бросается вперед. До меня не сразу доходит, почему он так отчаянно рванулся. Но вдруг с самого моря вырастает фигура Фрича. Он поднимается удивительно медленно. Бакула кидается на него. Они барахтаются почти у самой ледяной кромки, кажется, вот-вот скатятся в воду. Потом оба застывают в полной неподвижности.
На розоватом ледяном поле распростерты два черных человеческих тела. Над ними, словно охотник, настигший дичь, стоит Домбал.
