— Говорите: «Голчевицы слушают»…
— Голчевицы? Голчевицы? Соединяю с Франкфуртом-на-Майне. Разговор будет по-немецки. Франкфурт? Франкфурт? Голчевицы слушают. Герр Кольбатц у телефона…
Магнитофон фиксирует шумы междугородних линий, гудение усилителей, далекий голос немецкой телефонистки. Герман Фрич прижимает трубку к уху и тупо смотрит на грязный дощатый пол. Ногой растирает окурок и тем самым как бы демонстрирует свое постепенно назревающее решение: что захочу, то и сделаю.
Вдруг я слышу у самого своего уха, у которого держу отводную трубку телефона, мужской голос:
— Герр барон?.. Говорит Яспер! Герр барон…
Фрич бросает на меня разъяренный взгляд, а я отвечаю ему не менее выразительным жестом.
— Господин барон фон Кольбатц не может подойти к телефону. До почты четыре километра, а господин барон фон Кольбатц неважно себя чувствует. Немножко простудился… У нас мороз. Идет снег. Все время идет снег, — голос Фрича вибрирует, как натянутая до предела струна.
— Кто говорит, черт возьми! Это Гольцтвитц? — рычит кто-то на другом конце провода.
— Да, это Голчевицы. У телефона Герман Фрич.
— Герман? Слава богу, — успокаивается мужчина из Франкфурта. — Слушай, Герман, господин барон очень плохо себя чувствует?
Фрич выжидательно поглядывает на меня. Я велю ему сказать, что не очень.
— Нет. Он просто немного устал.
— Тогда слушай, Герман. Скажи господину барону, очень плохо, что он сам не может сейчас разговаривать. Слушай, Герман, дело не терпит отлагательств. Слушай…
— Слушаю, герр Яспер.
— Герман, скажи господину барону следующее: Амстердам дает шестнадцать, в два раза больше, чем за тот портрет. Слышишь? Амстердам — шестнадцать. Лондон… Лондон — двадцать. И еще: институт в Бернау тоже хочет дать двадцать… Повтори, — приказывает человек из Франкфурта.
Герман Фрич повторяет. Он сейчас похож на школьника, зазубривающего урок.
— Герман, ты еще там? Слушай! Скажи господину барону, что я позвоню завтра, вернее — уже сегодня, часов в двенадцать. Пусть сам подойдет к телефону. Я жду его решения. Повтори!
Герман Фрич повторяет.
— Фрич, спросите, цена в марках? — приказываю я шепотом.
Трубка в руках немца начинает трястись как в лихорадке, и я вынужден удерживать его за локоть.
— Это в марках?
— В каких еще марках?.. Не твое дело, Герман! Слушай, Герман, господин барон уже имеет у себя это? — Голос мужчины из Франкфурта становится тихим, доверительным.
— Что э т о, герр Яспер? Я не понимаю…
— С ума сошел?.. Герман, ты не один?
